перезванивает.
— Что ты делаешь? Можешь зайти ко мне?
— Я только что вернулась, — говорю я, неожиданно сдувшись от напряжения и ожидания.
— Кое-что произошло. Кое-что очень важное. Я не могу объяснить это по телефону, нам нужно встретиться и поговорить. — Голос Мэгги звучит ужасно, и первая мысль, которая приходит мне в голову, что ее родители разводятся.
Мать Мэгги — Анита — открывает мне дверь. Она выглядит изможденной, но невооруженным взглядом видно, что раньше она, вероятно, была очень красивой. На самом деле Анита — очень хорошая, даже слишком хорошая и поэтому мне все время кажется, что это только оболочка, внутри которой прячется другой человек, который однажды вырвется на свободу и сделает что-то ужасное, например подожжет свой дом.
— О, Кэрри, — говорит Анита. — Я так рада, что ты здесь. Мэгги отказывается выходить из своей комнаты и говорить мне, что произошло. Может быть, ты сможешь заставить ее спуститься вниз. Я была бы тебе очень благодарна.
— Я позабочусь об этом, миссис Стивенсон, — успокаиваю я ее. Сколько я знаю Мэгги, она с завидной регулярностью запирается в своей комнате. Даже не могу припомнить, сколько раз точно мне приходилось уговаривать ее покинуть свое убежище.
У Мэгги обалденная комната с панорамными окнами с трех сторон и шкафом для одежды на всю стену. Практически все в городе знают дом Стивенсонов: он в основном состоит из стекла, а его дизайн разработал известный современный архитектор. Однако внутри дома все довольно аскетично, потому что отец Мэгги терпеть не может нагромождения мебели. Я приоткрываю дверь в комнату Мэгги:
— Мэгвич?
Мэгги лежит на кровати в белой хлопковой ночнушке и вылезает из-под одеяла как неприветливое привидение.
— Анита! — ворчит она на мать, которая выглядывает из-за моей спины. — Я же просила тебя оставить меня одну.
Анита выглядит одновременно встревоженной, виноватой и беспомощной, в чем нет ничего удивительно: она всегда так реагирует на истерики дочери. Она быстро исчезает, а я захожу в комнату.
— Мэгз? — беспокоюсь я. — С тобой все в порядке?
Мэгги усаживается на кровати, скрестя ноги по-турецки, упирается локтями в колени и кладет голову на руки.
— Я не знаю. Я сделала что-то ужасное.
— Что?
— Не знаю, как тебе сказать.
Всем своим видом я демонстрирую, что не собираюсь никуда уходить и в любом случаю дождусь объяснений, что бы она ни скрывала. Я сажусь на пухлый, набитый ватой предмет, который в этой комнате заменяет кресло. По мнению отца Мэгги, это эргономичное хитроумное изобретение шведского дизайна для формирования правильной осанки, которое предотвращает боли в спине. Это изобретение, помимо прочего, пружинит, поэтому я немного покачиваюсь. Мне уже начинают надоедать проблемы других людей.
— Послушай, Мэгз, — настойчиво говорю я, — у меня не так уж много времени. Мне нужно забрать Доррит из «Гамбургер Шэк».
Я ее даже не обманываю, ну, по крайней мере, в моих словах есть доля правды: мне действительно нужно будет забрать сестру из закусочной, но не прямо сейчас.
— Но там будет Уолт! — выкрикивает она.
— И что?
Родители Уолта настаивают на том, чтобы тот работал после школы, чтобы накопить денег на колледж. «Гамбургер Шэк» — это единственное место, куда его взяли, но это сдельная работа за четыре доллара в час, и я сомневаюсь, что Уолт сможет набрать денег хотя бы на один семестр.
— Это означает, что ты его увидишь.
Мэгги вот-вот задохнется от волнения.
— Ты собираешься ему сказать, что видела меня?
Меня это все больше и больше раздражает.
— Я не знаю. Я должна ему сказать, что видела тебя?
— Нет! — восклицает она. — Я избегаю его все выходные, сказала, что поеду навестить брата в Филадельфию.
— Зачем?
— Ты что, не понимаешь? — Она драматически вздыхает. — Питер.
— Питер? — повторяю я, несколько озадаченно.
— Я переспала с ним.
— Что?
Мои ноги запутались, и я наклоняюсь так неудачно, что падаю, увлекая за собой всю шведскую конструкцию.
— Тссс! — говорит Мэгги.
— Я ничего не понимаю, — говорю я, пытаясь выпутаться из захватившего меня в плен стула. — Ты занималась сексом с Питером?
— У меня были с ним половые отношения.
В наших рядах девственниц стало еще на одного человека меньше.
— Когда? — спрашиваю я, после того как мне, наконец, удается встать на ноги.
— Прошлой ночью. В лесу за моим домом, — говорит она. — Ты помнишь, той ночью, когда мы красили коровник, он все время крутился около меня? Затем он позвонил мне вчера утром и сказал, что ему нужно меня увидеть. Он сказал, что был тайно влюблен в меня в течение трех лет, но боялся подойти ко мне, потому что думал, что я такая крутая, что даже не буду с ним разговаривать. Затем мы пошли погулять и сразу начали целоваться.
— И что потом? Вы просто сделали это? Прямо в роще?
— Не удивляйся ты так сильно, — голос Мэгги звучит немного обиженно и самодовольно одновременно, — только потому, что ты этого не делала.
— Откуда ты знаешь, что не делала?
— А что, делала?
— Пока нет.
— Ну вот.
— Так ты просто сделала это. Прямо на земле, на листьях? Как насчет веток: они ведь могли, впиться тебе в задницу?
— Поверь мне, когда ты занимаешься сексом, то не замечаешь таких мелочей, как ветки.
— Правда? — Я вынуждена признать, что мне чрезвычайно любопытно. — Как это было?
— Изумительно, — вздыхает она. — Я не знаю, как точно описать, но это было лучшее чувство, которое я когда-либо испытывала. Нужно только начать, и тогда тебе хочется этого снова и снова. И… — Она делает театральную паузу для пущего эффекта. — Я думаю, что я испытала оргазм.
У меня отваливается челюсть.
— Это невероятно.
— Я знаю. Питер говорит, что девушки практически никогда не испытывают оргазм в первый раз. Вероятно, я очень чувственная.
— Питер занимался этим раньше?
Если да, то я готова застрелиться.
— Должно быть, — самодовольно говорит Мэтти.
На какую-то долю минуты в комнате повисает тишина. Мэгги мечтательно перебирает бахрому на покрывале, я смотрю за окно, — удивляясь тому, как сильно я от всех отстала. Неожиданно мир кажется мне разделенным на два типа людей — на тех, кто занимался сексом, и на тех, кто не занимался.
