— Долго сидели?
— Не знаю. Выпили немного. Ему нужно было выбраться из дома. Мне тоже. В общем…
— Ну, понятно, — киваю я.
Меня тянет выведать все подробности. Какие песни они слушали, что пили, танцевали или нет. Я хочу устроить ей допрос, забраться внутрь ее черепной коробки и узнать, что же произошло вчера. Но не могу. Я не хочу слышать то, с чем мне не справиться. Когда мы возвращаемся, Мышь поглощена беседой с Себастьяном.
— О чем вы говорите? — спрашиваю я.
— О тебе, — отвечает Себастьян, поворачиваясь ко мне. На лице его застыло серьезное выражение, что не характерно для Себастьяна.
— О чем именно? — спрашиваю я с легким смешком.
— О том, как нелегко тебе приходится.
О, только не об этом.
— Да ничего особенного, — говорю я пренебрежительно, допиваю пиво и заказываю еще одну кружку. Потом заказываю стопку водки.
— Давайте все выпьем, — предлагает Себастьян.
При мысли об алкоголе настроение у всех улучшается. Мы подымаем стопки и чокаемся — за новый год, за предстоящее лето и за наше будущее. Обняв меня за плечи, Себастьян курит сигарету. Мышь беседует с Лали. Я прижимаюсь к Себастьяну и затягиваюсь его сигаретой.
— Что-то не так?
— Что ты имеешь в виду? — говорит он, затягиваясь. Он отворачивается от меня, и в его тоне появляется агрессивная нотка.
— Не знаю. Ты себя забавно ведешь.
— Правда? Я бы сказал, что это ты себя ведешь странно.
— Я?
— Ты, — подтверждает он и смотрит на меня широко открытыми глазами.
Я решаю, что пора совершить небольшое тактическое отступление.
— Все может быть. Вся эта история с Доррит…
— Вот как? — замечает он, отворачиваясь, чтобы затушить сигарету.
— В любом случае я бы не хотела погружаться в это слишком сильно. Мне хочется проводить время за более интересными делами.
С этими словами я тащу его танцевать.
Потом у меня происходят чересчур уж интересные дела. На сцену выходит группа, мы поем вместе с ней. Алкоголь творит чудеса, и вскоре я понимаю, что мне уже на все наплевать. Я снимаю накидку и предлагаю норкам выпить пивка. Видя, как у нас весело, вокруг собираются люди. Стрелки часов приближаются к девяти, затем идут дальше, а я этого не замечаю до тех пор, пока не оказывается слишком поздно.
В десять пятнадцать Мышь показывает на часы:
— Брэдли, пора ехать.
— Я не хочу ехать.
— Еще две песни, — предупреждает она. — И едем.
— Хорошо.
Я хватаю бокал с пивом, прорываюсь сквозь толпу к самой сцене и ловлю взгляд вокалиста, который радостно мне улыбается. Он симпатичный. Очень симпатичный. У него гладкое лицо и длинные курчавые волосы, как у мальчика с полотна эпохи Возрождения. Лали заочно влюблена в него с тех пор, когда нам было по четырнадцать лет. Мы слушали песни группы, и Лали с тоской смотрела на его фотографию. Когда заканчивается песня, он наклоняется и спрашивает, что бы я хотела услышать.
— Моя космическая леди! — кричу я.
Группа начинает играть. Вокалист не спускает с меня глаз, я вижу, как движутся его губы над микрофоном, музыка играет все громче, и песня обволакивает меня, как плотное облако гелия. Возникает ощущение, что на свете нет ничего, кроме музыки и вокалиста с его полными, мягкими губами. Затем, внезапно, я снова оказываюсь в том клубе в Провинстауне, с Уолтом и Рэнди, дикая и свободная. Мне уже мало просто слушать музыку, я должна принять участие. Я должна спеть…
На сцене. На виду у всех.
Вдруг оказывается, что желания могут материализовываться. Вокалист протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, и он втягивает меня на сцену и отодвигается от микрофона, давая мне место.
И вот я уже пою, от всей души. А потом внезапно оказывается, что песня кончилась, и публика смеется и аплодирует нам. Вокалист склоняется к микрофону:
— Это была…
— Кэрри Брэдшоу! — кричу я, и мое имя отдается в зале громовым эхом.
— Давайте еще раз поаплодируем Кэрри Брэдшоу, — говорит вокалист.
Я слабо машу рукой публике, спрыгиваю со сцены и зигзагами пробираюсь сквозь толпу. Голова у меня кружится от глупости собственного поведения. Я… Я здесь. Вот все, о чем я в состоянии думать.
— Не могу поверить, что ты была на сцене, — говорит пораженная Лали, когда я возвращаюсь к стойке.
— Почему? — спрашиваю я и перевожу взгляд с Лали на Себастьяна, а после на Мышь. Потом я дрожащей рукой беру бокал с пивом. — Что в этом плохого?
— Да нет в этом ничего плохого, — говорит Себастьян.
— Брэдли, ты была великолепна! — восклицает Мышь.
Я смотрю на Себастьяна с подозрением.
— Я не знал, что ты поешь, — говорит он. В голосе его снова слышится попытка защититься. — Я просто удивлен, вот и все.
— О, Кэрри всегда пела, — говорит Лали голосом, полным яда. — Она пела в школьной опере, когда была в третьем классе.
— Нам точно пора ехать, — заявляет Мышь.
— Вечеринка окончена, — говорит Себастьян. Он наклоняется и быстро целует меня в губы.
— Вы едете с нами? — спрашиваю я.
Лали и Себастьян снова обмениваются загадочными взглядами. Потом Лали отводит глаза в сторону.
— Да, через минуту.
— Поехали, Брэдли. Твоему папе точно не нужны новые проблемы, — нервничает Мышь.
— Конечно, — отвечаю я, наматывая на шею накидку с норками.
— Ну… говорю я смущенно.
— Ну… — отзывается Себастьян. — Увидимся завтра, ладно?
— Да, — соглашаюсь я, разворачиваюсь и отправляюсь вслед за Мышью.
Чуть позже, на стоянке, меня вдруг начинает мучить совесть.
— Может, не стоило это делать?
— Что делать?
— Подниматься на сцену. Себастьяну, наверное, это не понравилось.
— Если так, то это его проблемы. Мне кажется, это было здорово, — безапелляционно заявляет Мышь.
Мы садимся в машину, и она заводит двигатель. Мы сдаем задом, когда я неожиданно стучу по панели кулаком.
— Останови машину.
— Что? — удивляется Мышь, нажав на тормоз.
Я выскакиваю из машины.
— Что-то не так. Мне нужно извиниться. Себастьян обижен. Я не могу ехать домой с таким чувством.
— Кэрри, не надо! — кричит Мышь мне вслед, но уже поздно.
