и буду смотреть, как проезжает каждая телега. Если что я тебе крикну.
Наумин осознав видимо, что ничего лучшего мы в любом случае не придумаем, отправился на трамвай, а я сел на корточки, дабы видеть процесс предельно близко. Вскоре вагон приблизился. Мишка вёл, как и прежде уверенно и плавно. Приблизившись вплотную, он остановился, вышел и мы вместе ещё раз тщательно проверили стрелку. Она оказалась в порядке.
— Давай, не бойся, — подбодрил я его с улыбкой, — хуже мы ему уже не сделаем.
— Да как знать… — многозначительно отозвался мой собеседник, удаляясь в кабину.
Спустя мгновение он начал двигать трамвай назад. Я внимательно смотрел сидя на корточках. Вот первая тележка прошла. Я показал Мишке мол, всё в порядке. Продолжай. Он нажал на педаль хода, и вторая тележка также проскочила без малейших проблем.
— Надо же! — воскликнул Наумин, выходя из кабины, — прошёл! А я-то не рассчитывал даже на это. Какой капризный вагон!
Настроение его явно улучшилось.
Мы начали сцеплять трамваи, и тут уже всё было делом техники. Вскоре нам это удалось.
— Не знаю, — с сомнением качая головой, произнёс Мишка, — доедет ли мой вагон до депо?
— Давай попробуем, — настаивал я, — выбора ведь нет.
— Попробовать-то попробуем, — согласился мой собеседник, — но ты же сам видел: полвагона рассыпалось!
— Ты вот что: сперва попробуй отбуксировать меня по кольцу, потом остановишься, и мы решим, как будет дальше.
И мы приступили. Я сел в кабину своего трамвая, Мишка забрался к себе. Вскоре я почувствовал сильный толчок, и мы тронулись. Проехав круг, Мишка, как мы и договаривались, остановился.
— Ну как? — поинтересовался я, вновь спустившись на землю.
— Да вроде катится… — несколько растерянно кивнул он, — только… не нравится мне как он катится… очень…
— Самое главное выехать на линию, — внушительно проговорил я, — и проехать Сокол. Не раскорячиться раньше. Там ещё куча вагонов мчатся в депо. Шестёрки, двадцать восьмые, двадцать седьмые. Кто-нибудь в депо затолкает.
— Это понятно, — Мишка ёжился от свирепого ледяного ветра, — а с этим что делать?
Он указал рукой на детали от его трамвая всё ещё валявшиеся между рельсами неподалёку от конечной станции.
— С этим? — переспросил я.
— Ага…
Мы, машинально, не сговариваясь, двинулись в ту сторону. Берёзовая роща качалась своими тёмными безлиственными стволами. Дома в округе давно погасили свет в окнах. И лишь мы два долбоё… м-м-м… два водителя третьего класса решали, что делать с гайками и болтами из полуразвалившегося трамвая, на котором нам ещё предстояло ехать через пол Москвы в депо. Но делать что-то нужно было непременно! Пока никто не обнаружил весь данный металлолом.
— Знаешь чего, — неожиданно произнёс Мишка, когда мы, склонившись в тупом раздумье, разглядывали эту беговую дорожку, — давай отнесём это говно в кусты.
— Гениально! — выдохнул я в восторге.
Я-то про себя думал, мало ли, нужно сохранить и отдать слесарям? А то, небось, удивятся, куда это вдруг единоразово исчезли все внутренности и крепежи ихнего агрегата. А тут такое простое решение! И не надо ничего объяснять! Никому.
Я озвучил свою мысль.
— Разумеется, нет! — полностью поддержал меня Мишка. — Приедем, я объяснительную напишу, мол, так и так, чего-й то не так. И дело в шляпе.
Договорившись обо всём произошедшем молчать, мы принялись за работу. Минут двадцать ушло только на уборку разбросанных между рельс деталей. И если сначала мы осторожно собирали их и потихоньку переносили в кусты подальше, то потом уже швыряли гайками и болтами в сторону рощи, соревнуясь, кто дальше бросит. Последним полетел искорёженный кусок железа. Скорее всего, это был какой-нибудь защитный кожух или часть фальшборта. Но если честно я не знаю. Правда, его далеко закинуть не удалось. Уж больно большим он являлся. Его мы закидали снегом, пока над ним не вырос сугроб. Похоронили так сказать. До весны не оттает. А к весне заржавеет и туда ему и дорога. Руки наши оказались вымазаны какой-то вонючей слесарной жидкостью. Очевидно, ею пропитывали железо разбрасываемое нами. Но проблему грязных рук мы решили проще: чистили снегом. А потом лепили снежки и швыряли по конечной станции, благо никто этого не видел. Однако время шло, и пора было ехать.
Прежде чем сесть в свою кабину, Мишка подошёл ко мне и произнёс:
— А всё-таки крепкие у нас вагоны! Я и представить себе не мог что, рассыпавшись, они вообще способны с места сдвинуться! Если доедем до депо, это будет чудом!
— Ты главное Сокол пройди! — ответил я. — До Сокола не сломайся. Иначе затолкают на круг возле Алабяна и будем полночи куковать в ожидании буксира.
— Да знаю! Сам не хочу!..
С этими словами он отправился к себе в кабину и вскоре мы потихоньку двинулись.
Как ни странно до депо мы всё-таки доехали. Собрали, разумеется, после Сокола за собой ещё пяток вагонов разных маршрутов, но допыхтели. Ехали относительно медленно. Однако к полвторого ночи успели. Затащили каракатицу. Приёмщики утащили наши трамваи чёртовой матери, а мы с Мишкой пошли сдавать выручку и талоны.
— Если у нас и танки такие же крепкие, — с улыбкой заметил Наумин, пока мы поднимались по лестнице, — то я не понимаю, почему развалился Советский Союз.
После Мишка, как и собирался, сел было писать объяснительную. Но когда другие водители узнали, по какому поводу, тут же поднялся крик.
— Да пошли они в жопу! — орала (я прекрасно помню) водитель — женщина с двадцать третьего маршрута.
Такая, знаете ли, дама… как бы это сказать, лет сорока пяти, но… способная и Шумахера сделать на повороте. Вам наверняка известен подобный типаж? Я недавно такую в Митино видел. В метро. Она там с утра народ гоняла из электричек своим ором. Дабы они садились в положенном месте — на другой стороне платформы вместе со всей толпой.
— Да пошли они в жопу!.. Это они должны объяснительные писать, что заставляют нас работать на такой технике! Которая разваливается на ходу! Ты что Миша? Брось писать! Плюнь! Заявку оставил? Подвижники знают?.. Тогда всё! Никаких объяснительных! Пошли они все в жопу! Скоты!.. И не платят ни хрена, и хохлов набирают тупых и технику разваленную выдают! Это ж надо!
Мы конечно с ней согласились. Сидели оба и кивали головами на каждую её новую фразу. Мишка даже сгоряча бумагу порвал. Ту самую, которую начал было заполнять. И действительно! Чёрт знает что такое! С кем приходится работать! Начальство сволочи! Платят мало! К тому же ещё и технику подсовывают: стоит чихнуть — ломается! Куда это годится? Нет, мы были возмущены до предела! Все втроём. И до самого прибытия «маршрутов» сидели в курилке на лестнице, обсуждая низкий уровень слесарей депо и устаревшее оборудование.
Самое примечательное произошло на следующий день. Я выезжал из депо в 13. 45. У меня был 106 «выход». И когда я подъехал к Щукинской, навстречу мне двигался Мишка на своём 3979. Я же пыхтел на «родном» 3699. При виде друг друга в тех самых вагонах (ещё несколько часов назад, еле тащившихся в депо по ночным улицам) мы как всегда начали гримасничать, кривляться и понимающе улыбаться.
Где-то спустя год Мишка уволился. Нашёл себе работу поспокойнее за те же деньги. Я пару раз встречал его. Мы немного общались. У него всё в порядке и, Слава Богу.
Ещё говоря о людях тех времён, я прекрасно помню «вечёрочников». Или «вечерников». Называйте, как хотите. Это была целая группа лиц — как теперь принято говорить — работавших исключительно вечерние смены. В основном, конечно же, это оказывались мужики. Такие, знаете ли, люди суровых характеров. Я мало с ними общался, так как в ту пору разница в возрасте сказывалась довольно ощутимо. Мне они казались глубокими старцами. Оттого и не было особых тем для разговоров. Так, перебросимся
