приедет! Он, видишь ли, заделался гомо! И теперь если и будет сниматься, то исключительно в гомосексуальных сюжетах! Как тебе это понравится? Стал гомиком за одну ночь!
— Мне такой феномен знаком…
Хамрелль вскочил со стула — неожиданно легко для его телосложения.
— У тебя такой вид, будто тебе нужны деньги.
— Нет… не очень…
— А я прошу позволения напомнить об этих неоплаченных счетах… и вообще обо всех пунктах нашего контракта, прочитай-ка внимательно…
— Дело не в этом…
— Сдаваемая недвижимость должна быть пригодна для съёмки, и особо там оговорено гарантированное электроснабжение, это входит в сумму контракта, в противном случае вся сумма возвращается в «Роллер Коустер фильм», который в настоящую минуту стоит перед тобой.
— Послушай…
— Ты меня не понял. Я всего-навсего хочу, чтобы ты встал перед камерой, голый до пояса, и притворился, что это ты и есть главный ёбарь. Всё остальное сделает Кларенс. Ты будешь дублёром — от пояса и выше. Нам нужна новая физиономия… придать немного правдоподобия, что ли… Ничего сложного тут нет, я тебе всё подскажу… мне же всё видно на мониторе.
— Как я уже сказал, моя сестра…
— О’кей, о’кей, проблему понял. Давай сделаем так: ты оказываешь услугу мне, я оказываю услугу тебе. Как только выполнишь мою просьбу, мы пакуем наше барахло и уезжаем. Самое позднее завтра утром дом опять твой… Нам не хватает сносного финала. И чем быстрей мы это сделаем, тем быстрее умотаем, и ты получишь назад свою хибару.
Через двенадцать часов ничто не напоминало о событиях, разыгравшихся в кунцельманновском доме этим ноябрьским утром в середине первого десятилетия двадцать первого века. Все комнаты были вымыты и проветрены, исчезли камеры, прожектора и чемоданы с эротическими игрушками. После неожиданного соглашения с Кунцельманном-младшим Хамрелль уехал, уехала и диссидентка Кайза, и все остальные.
Когда утром Иоаким убирал лестницу, воспоминание о его соседе Сюнессоне, свалившемся накануне вместе с этой лестницей с четырёхметровой высоты и сломавшем ногу, уже успело поблёкнуть. Осталось только эхо его страдальческого голоса, взывающего о помощи, и ещё след колёс «скорой помощи», похожий на примитивную наскальную живопись. И так же смутно вспоминал он сцены моральной катастрофы в мансарде, отпечатавшиеся, как моментальные снимки, в его ненадёжном мозгу… В этих сценах он, увидевший самого себя в гигантском позолоченном зеркале кинокомпании «Роллер Коустер фильм», играл главную роль.
Комичен был и отбор этих кадров, инкапсулированных в запрятанной где-то в лимбусе эпизодической памяти. Комичны были и позы, которые он принимал, не участвуя собственно в играх. Комичны были гримасы, которые огромный Хамрелль просил его примерить, — гримасы, долженствующие представлять момент истины: «Выпяти подбородок, Йонни, выпяти подбородок! Потребители любят, когда мужики при оргазме выпячивают подбородок, есть статистика… это как бы придаёт им звериный колорит».
Да что там говорить, курьёзна была сама его роль дублёра профессионала Кларенса, а самое странное, конечно, — находиться в змеином клубке голых тел без всяких намерений во всём этом поучаствовать, смотреть, не трогая, или вдруг прекратить творческий процесс по той причине, что Тильде надо выйти пописать… Была в этом, конечно, и неприятная сторона — не попадут ли эти кадры на глаза знакомым? Хотя Хамрелль и уверял, что фильмы будут сразу продублированы на немецкий и поступят в продажу исключительно в Австрии и Германии и что он лично проследит, чтобы крупные планы кунцельманновского торса и физиономии, сросшихся с половыми роскошествами Кларенса, никогда не попали в руки посторонних.
Рабочее название серии фильмов было «Лоси и груди», что проливало некоторый свет на лосиную голову на стене. Непрерывно жуя антиникотиновую жвачку, Хамрелль пояснил, что они через неделю должны кое-что доснять в Смоланде, где деятельные туристические бюро создали нечто вроде лосиного зоопарка в Чевшё, куда немецкие туристы, желая набраться экзотических впечатлений, приезжали на так называемые лосиные сафари.
— Нам нужны снимки лосихи в период гона, — сказал он без намёка на иронию. — В нашей отрасли очень важны неожиданные детали.
«Я поменял прокладку в кране с горячей водой, а теперь хочу ебаться». Произнести эти слова совершенно естественно, стоя перед камерой, по мнению Иоакима, не смог бы ни один человек на земле. Но он догадывался, что здесь и заключена какая-то недоступная его пониманию эротическая фишка. Он был немало удивлён своей собственной способностью к адаптации, хотя смутно понимал, что вызвана она глубокой растерянностью… Сесилия бросила его ради женщины, его умерший отец — фальсификатор, ему необходимо как можно скорее освободить дом от этих людей… может быть, сыграло роль и содержимое бутылки виски «Баллантайн», выпитое им, чтобы отпустить тормоза… Ему вполне удалось усилием воли обуздать первичные ферментные реакции. Лихорадочно склеивающиеся тромбоциты в яростном конфликте с половыми сигнальными веществами словно бы спрятались куда-то, пока он имитировал движения в стиле Рокко и на расстоянии меньше метра, под лосиной башкой, созерцал апофеоз шведского греха. Поступающие в кровь моноамины не трогали его, он издевательски посмеивался над серотонином, допамином и даже над резким повышением уровня адреналина в крови. Короче говоря, это был закалённый горькой судьбой Иоаким Кунцельманн во всей своей красе…
Работу нельзя было называть чересчур напряжённой, если не обращать внимания на жар прожекторов и непривычные, иногда довольно замысловатые позы. Спустившись через час в кухню выпить кофе, он попытался убедить себя, что это всего-навсего работа, такая же, как и любая другая, такое же кофепитие, как и в любом другом месте, в обществе легко… ну, может быть, слишком одетых сотрудников, болтающих о вещах, о которых болтает во время перерывов на кофе вся нация: погода, розыгрыш лотереи, последний сериал…
— А ты меня не узнаёшь? — ободряюще спросил Кларенс, жуя бутерброд с ветчиной. — Ты не видел «Скольжение в Оре»? А «Щёлки под лупой» или «Школу верховой езды»? А «Ян Орган зачищает город»? Особенно интересен второй, я там играю все мужские роли…
Слегка притопленная в виски память услужливо подсказала и другие забавные детали, например разговоры, в которые никто бы не поверил: о барахлящих вибраторах, пирсинге клитора, наиболее эффективных смазках… И сплетни об актёрах-конкурентах — Самсоне, Янне Хедине… о функционере коммунистической партии Иоране Эурениусе, который начал было делать карьеру в начале тысячелетия, но его смешала с грязью пресса, якобы из морально-политических соображений.
— У него всё равно не стоял, — неожиданно заключил Кларенс. — Ему надо было заниматься только политикой, а порнуху пустить побоку. Я-то вначале был вышибалой в «Ша Нуар» в Стокгольме… Тогда владельцем был Карл Серунг[90], он-то и предложил мне первую роль, а потом всё покатилось как по рельсам. Не у Серунга, ясное дело, тот законченный псих. У Сандберга, Макса, Хамрелля…
Чего только не узнаешь, подумал Иоаким, надо просто оказаться в нужном месте в нужное время. Диссидентка Кайза продолжала нудить что-то о возмутившем её законе про секс-услуги, почёсывая при этом какой-то прыщик на бедре, но её никто не слушал — очевидно, у неё это была больная тема, которая всем уже успела надоесть.
Дженни, с наполовину покрытым татуировкой торсом, рассказывала о предстоящей поездке в Таиланд со своим бойфрендом.
— Мы с моим парнем хотим открыть там ресторан для веганов, — пояснила она — надо только ещё немного подзаработать.
Насколько Иоаким понял, речь шла о совершенно обычной деловой задумке — люди знают, чего хотят.
Тильде была самой молчаливой из всех. Она села на краешек стула и, к немалому удивлению
