стояли перед ним, загораживая путь к отступлению. Филипп оправился, сколько это было возможно в данной ситуации, и смело взглянул на них.
— Я полагаю, вы пришли…
— Смотри-ка! — прыснул первый мышкетер. — Он полагает!
— Я могу узнать, в чем дело? — спросил Филипп.
— Можешь, голубчик, — со вздохом подтвердил второй мышкетер. Он вынул из нагрудного кармана свиток толщиной в китайскую стену и развернул его, отчего нижняя часть рулона скатилась к его ногам. — Филипп Фаэтон?
— Он самый.
— Арестован, — заключил мышкетер и стал скатывать свиток обратно.
— За что?
— Это ты сам должен знать лучше нас.
— А все-таки?
— За переход улицы в неположенном месте и за государственную измену, содействие в побеге мутанту, убийство с отягчающими обстоятельствами и так далее и тому подобное, — уточнил мышкетер со свитком. — Если мало, добавим пререкания с представителями власти.
— Это мы, — вставил мышкетер без свитка.
— Он уже понял, — сказал первый мышкетер и для пущей верности саданул Филиппу под дых. — Будешь шелковым?
— Это значит — вести себя хорошо и не рыпаться, — снова влез мышкетер без свитка.
Филипп не мог вымолвить ни слова.
— Готов, — сказал мышкетер со свитком. — В машину его.
— Я ни в чем не виноват, — упрямо сказал Филипп и получил второй удар.
— А теперь — готов, — сказал мышкетер без свитка, защелкивая на нем наручники. — Пошли.
Филипп повиновался. Он шел впереди, и мышкетеры подгоняли его пинками. Он падал, поднимался и снова падал. На ступеньках, ведущих на улицу, мышкетер со свитком подставил ему ножку, а тот, что без свитка, — толкнул в спину. Филипп скатился по ступенькам. Первое, что он увидел, сидя на асфальте, были изящные бриджи, заправленные в лакированные сапоги. Филипп поднял глаза. За бриджами начинался камзольный пиджак лимонного цвета, а над пиджаком возвышалась голова, отдаленно напоминавшая пончиковую. В левой руке Пончик держал золотую трость с набалдашником из цельного рубина и постукивал ею по своим сапожкам. На трости было выгравировано:
— Здравствуй, — сказал он. — Вот, я…
Он поднял руки с наручниками, желая объяснить. Пончик вскинул брови, выражая неподдельное изумление.
— Мы знакомы? — учтиво спросил он.
Бедного Филиппа словно холодом обдало.
— Да, — сказал он. — Как твои дела? Все режется девятый зуб мудрости?
— Не понимаю, о чем это вы, — отозвался денди, похожий на Пончика. — Мудрости у меня и так, слава богу, хватает, а если ваши слова шутка, то она весьма неуместна.
— Я не шучу, — упорствовал Филипп, — и если я вспомнил об этом дурацком зубе, так только потому, что ты мне все уши им прожужжал.
— Я, сударь, вообще вижу вас впервые — и если вы пьяны, то я полагаю, эти господа не замедлят определить вас куда следует.
— Я не пьян, — сказал Филипп, — нет! А помнишь, как ты прыгал с этого самого дома, как я бросился вниз и удержал тебя? Помнишь?
— Я? Прыгал? — с расстановкой переспросил Пончик, играя тросточкой. — Вы в своем уме, любезный? Ведь эдак можно ненароком поцарапать асфальт и нанести урон государственной собственности. А государственная собственность…
— Я все понял! — прервал его Филипп. — Не надо больше ничего говорить.
— Заприте его покрепче, — сказал Пончик вполголоса мышкетерам, отдававшим честь любимому сотруднику.
Филипп позволил втолкнуть себя в арестантское отделение мышкетерского истребителя. Он слышал, как мышкетеры хлопают дверцами и смеются. Гнев душил его, поднимаясь волнами, как море. Сердце молотом отдавало в висках. Машину трясло и заносило на поворотах, и Филиппа то и дело отбрасывало к стене. Кто-то робко чихнул возле него.
— Простите, — извинился голос, но не удержался и снова чихнул.
— Кто здесь? — спросил Филипп.
Ответом ему был новый чих. Филипп протянул руку и наткнулся на что-то твердое и круглое, как мяч.
— Это я, — сказал голос.
— «Я» — это кто? — спросил Филипп, теряясь.
— Если сами не знаете, к чему спрашивать меня? — возразил голос обиженно. — Я-то уж точно не знаю, кто вы. Чихи!
— Нет, кто
— Будьте здоровы!
— Спасибо, — сказал голос из темноты. — Сейчас будет поворот, держитесь!
Филипп не удержался и врезался в стену. Мяч упал на него. Филипп снял его с себя и, к своему ужасу, убедился, что это голова. Он выронил собеседника и забился в угол.
— Я бы попросила вас не ронять меня, — сухо сказала голова из темноты.
— Извините, — смешался Филипп.
— Ничего, — смягчилась голова.
— А где же все остальное? — робко поинтересовался Филипп. Голова чихнула и задумалась.
— Вы имеете в виду, где мое тело? Увы! Нас подло разлучили. Его увели для установления личности, а меня растяпы-мышкетеры забыли здесь. Чихи!
— Это, должно быть, ужасно, — искренне сказал Филипп.
— Не так ужасно, как вы думаете, — возразила голова. — Оно всегда было немного грубовато. Вечно поправляло мои волосы, трогало за нос да еще постоянно пускало пыль в глаза. Пусть теперь помучается без меня, так ему и надо. Чихи! Кстати, мне почему-то кажется, что я где-то слышала ваш голос.
Филипп поежился. Он тоже узнал в ней голову человека, который спрашивал у него дорогу. Его снова ударило о стенку.
— Повернули налево, — промолвила голова, — значит, везут в тюрьму.
Филипп вздрогнул:
— Но… я не хочу в тюрьму.
— Ничего не попишешь, — назидательно изрекла голова. — До свидания! Увидите мое тело, передайте, что я его забыла. И пусть не пишет мне писем! Я должна, наконец, позаботиться о себе!
— А я не могу ее забыть… — прошептал Филипп.
— Что? — спросила голова.
Машина стояла на месте; очевидно, они попали в воздушную пробку. Время текло. Филипп собрался с силами.
— Ищи цветок среди цветов, — прошептал он и с размаху ударил наручниками по дверцам машины.
— Куда это вы? — кисло спросила голова.
— Молчи! — прошептал Филипп и ударил снова.
— Сумасшедший, — заявила голова, пожимая плечами (которых у нее не было).
Машина качнулась. Филипп ударил последний раз; дверцы распахнулись, и он выпал. Он падал, и ветер омывал его тело. Вверху взвыли сирены. «Ада», — сказал он про себя — и полетел. В машине мышкетер со свитком яростно ругался, а компьютер отчитывал его за нецензурные выражения, которые мог
