Какая красавица! Какая красавица! Не хочешь обнять старого кактуса? Старого больного кактуса? — Он переменил тон и сварливо спросил у Филиппа: — Ну? Где мои деньги?
— У нас ничего нет, — ответил Орландо.
— Извините нас, — добавила Ада мягко.
— Извинить, извинить, — забормотал нищий. — Но как же так, ведь кактусу надо на что-то жить, надо жить, иначе он умрет. Ведь так? А?
Нищий весь трясся.
— Филипп, пойдемте отсюда, — шепнул Орландо. — Я не могу на него смотреть, у меня сердце разрывается. Вы же видите, он совсем болен.
Нищий заволновался.
— Как? Как? Как вы назвали его? Филипп? Это и вправду Филипп? Филипп Фаэтон?
— Да, это я, — подтвердил Филипп, испытывая мучительную неловкость.
— Вы не узнали меня? — жалобно спросил нищий.
— А должен?
— Сильвер. Сильвер Прюс!
Орландо ударил себя рукой по лбу:
— Сильвер Прюс! О-о!
— Бедный Сильвер Прюс, несчастный Кактус Шипелли! Берегитесь их, Филипп. Берегитесь! Клянусь, я не знал, зачем им нужен. Я должен был выдать проклятый подсолнух, который всеми верховодил. Они ненавидят цветы, вы знаете. Они и меня едва терпели, хотя какой из кактуса цветок, Филипп? О да, я цвел раз в двести лет, но я толстый, колючий, противный! Меня не полюбит ни одна орхидея. И я продался. Чертов Орландо швырнул в меня рояль, а ваш друг — забыл, как его звали, — скрутил в бараний рог. И вот я здесь, Филипп. Не надо меня жалеть. Вуглускр всегда мечтал избавиться от цветов, он и треклятый доктор выдумали вирус, но что-то не сработало. Теперь погибнут все, и люди, и цветы. Как жаль, Филипп, как жаль! Бедный Орландо, он умер, а какой он был веселый! Правда, я сам мечтал его убить, но это неважно. Все обречены. Города больше нет!
На Сильвера было страшно смотреть. Он рыдал, и его лицо двухсотлетнего старца линяло на глазах, кашей растекаясь по одежде.
— Я знаю, — сказал Филипп, стараясь говорить возможно мягче. — Успокойтесь, Сильвер. Вы знаете, как отсюда выбраться?
— Есть какой-то поезд, — прошептал Сильвер. — Он выходит завтра утром с разрушенного вокзала. Поезд. Я говорю вам об этом, потому что вы единственный всегда были добры ко мне. Уходите и оставьте меня… оставьте. Пожалуйста! — Он закрыл лицо обрубком руки. — Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня!
Друзья отошли от того, что было Сильвером, с тяжелым сердцем.
— Если он сказал правду… — начал Орландо.
— Мы уедем поездом, — сказал Филипп. Орландо схватил его за рукав:
— Филипп…
— Что?
— За нами следят. Действительно, в небе над улицей зависла мышкетерская машина, словно кого-то ожидая.
— У меня есть оружие… — начал Орландо.
— Не надо. Быть может, это не за нами. Главное — сохранять спокойствие, — быстро ответил Филипп.
Ада прижалась к любимому. Все трое медленно шли по улице. Когда они вновь посмотрели в небо, машины там не было.
— Я же говорил! — воскликнул Филипп. Вздох облегчения вырвался у него из груди. Они прибавили шагу, радуясь, что больше им ничего не грозит, но тут Ада вскрикнула и указала куда-то вперед. Машина, покачиваясь в воздухе, опускалась в каком-нибудь десятке шагов перед ними. Орландо сунул руку в карман. Дверца машины отъехала в сторону.
— Не желаете ли прокатиться? — осведомился чей-то голос, гнусавый до безобразия.
— Он! Это он! — воскликнул Филипп.
Однако вместо Человека без лица на землю спустился подтянутый мышкетер с прямым пробором, в защитном комбинезоне без единой складочки.
— Так ты ее нашел? — поинтересовался офицер, гнусавя. — Прошу. — И он широким жестом указал на машину.
— У тебя друзья среди мышкетеров? — недоверчиво спросил Орландо.
— Это не мышкетер, это Человек без лица! — воскликнула Ада и расцеловала безликого в обе щеки.
— Гм, — сказал Человек без лица. — Подождали бы лучше, когда я скину это тело. А то все поцелуи достались неизвестно кому. Это Орландо? Я так и думал, что ты цел и невредим. Прыгайте в машину.
Друзья втиснулись в истребитель и взлетели.
— Куда едем? — спросил Филипп.
— Понятия не имею, — ухмыльнулся Человек без лица. — Кстати, хорошо, что ты тогда ушел. У меня были гости.
— И? — тактично осведомился Филипп.
— Что «и»? Так, поговорили немного… — пожал плечами Человек без лица. — Слушай, ты не мог бы куда-нибудь задвинуть это солнце? — А то глаза слепит…
— И что с ними стало?
— Я думаю, — сказал Человек без лица, — они умерли от страха.
— Я бы не сказала, что вы такой страшный, — заметила Ада.
— Я бы тоже так не сказал, — согласился Человек без лица. — Напротив, я бы сказал, что я самый симпатичный человек на свете. Ну так то я… А у вас что нового?
— Мы видели Сильвера, — возбужденно заговорил Орландо, — оказывается, он кактус и доносчик. Он очень болен. Говорил, что эпидемия началась из-за Вуглускра, что тот заказал Пробиркину какой-то вирус для уничтожения цветов, а вирус не вышел.
— Машина двести сорок семь, отзовитесь! — заверещало радио.
— Не хочу, — благодушно ответил Человек без лица. Потом покосился на Аду и уточнил: — Машину я, разумеется, угнал, но хозяева не в претензии, так что отзываться незачем.
— Шындырквекс, отзовись! — надрывалась рация. — Твою жену насмерть затоптали на похоронах Оливье. Отзовись, черт возьми!
— Каждый умирает за то, что любит, — буркнул Человек без лица. — И зачем он полез в мою машину для измельчения бумаги? — добавил он, перехватив возмущенный взгляд Филиппа. — Не полез, так ничего бы не было.
Сзади донесся вой сирен.
— О-о, — протянул Человек без лица, — вот это мне не нравится.
— Машина двести сорок семь! Шындырквекс! Отзовись!!! — вопило радио.
Человек без лица сбросил скорость. Орландо вытащил дырокол.
— Это еще что за игрушки? — строго спросил Человек без лица. — Немедленно убрать!
Машина замерла в воздухе. Второй мышкетерский перехватчик остановился рядом. Незнакомый мышкетер откинул дверцу и заорал:
— Эй, Шындырквекс, ты что, оглох?
— Он не оглох, он умер, — с достоинством парировал Человек без лица. — Что вам угодно?
— А где Шындырквекс? — спросил опешивший мышкетер.
— Там же, где скоро будешь и ты, — отрезал Человек без лица и дал ракетный залп, после чего расстрелял из лазерного пулемета обломки машины, пока те падали на землю.
Филипп вздохнул и развел руками. Человек без лица развернул машину и полетел над городом.
— Я вот что думаю, — начал он. — Мне нужно чем-то завершить свою карьеру. Я ухожу на пенсию, и все, что мне требуется теперь, — это какое-нибудь громкое дело, чтобы история не краснела при
