расскажу.
Беда в том, что мне совершенно не к кому обратиться. Вот если бы у меня был в Париже хоть один знакомый, к которому я могла бы заглянуть на минутку, перекрасить волосы и…
Стоп. Да ведь у меня есть такой знакомый, и это не кто иной, как Ксавье!
И тут во мне, как всегда в самый неподходящий момент, пробуждается голос совести. Он бубнит, что Ксавье слишком молод, он наивный, он доверчивый, но я не имею права втягивать его во все это, ведь это пособничество… да кому пособничество, в конце концов? Ведь я не Вероника Ферреро, я не террористка, я просто очень несчастная женщина (и тоже молодая, замечу), которая попала в беду. Парень будет вне себя от счастья, что я обратилась к нему. И потом, он сам дал мне свой адрес… Я отлично помню его.
«Загнуться от собственной щепетильности, — издевательски хихикает инстинкт самосохранения, — ой, умора! Кому вы будете нужны, сокровище мое, с вашей щепетильностью вместе, если вас пристрелят!»
Я вытащила из сумки карту Парижа, где, как и на всех парижских картах, имелась также схема метро и связанных с ним электричек. Белые статуи грелись в солнечном свете, а по дорожке важно ходила какая-то птица, похожая на голубя, но раза в полтора крупнее его.
Я подумала, что этому саду все-таки не хватает сказочного замка и что дворец Тюильри, сожженный коммунарами сто с лишним лет назад, до сих пор незримо присутствует здесь, словно он не исчез навеки, а просто ушел прогуляться в иное измерение. Будь дворец прямо напротив изогнутого подковой Лувра, где он и стоял раньше, все окружающее пространство смотрелось бы совсем иначе.
«Ну, хватит предаваться мечтам, — сказала я себе. — Пора действовать».
Я поднялась, закинула на плечо свою сумку и двинулась к метро.
Сначала метро, говорил Ксавье, потом автобус. Собственно Париж, раскинувшийся в кольце бульваров, которые носят имена наполеоновских маршалов, не так уж велик, но за этим кольцом начинаются настоящие джунгли. Короче говоря, мне потребовалось почти два часа, чтобы добраться до дома Ксавье. К тому же я пропустила нужную остановку автобуса и мне пришлось проделать часть пути пешком.
А вот и нужный дом. В подъезде воняет мочой, стены обшарпаны и испещрены самыми разными надписями. Бедность, как и богатство, любит выставлять себя напоказ, только делает это по-другому.
Он сказал: «Третий этаж, черная дверь». Но во Франции нижний этаж — нежилой, и отсчет всегда ведется со второго. Значит, Ксавье живет на четвертом этаже.
Мальчик и девочка лет десяти, взявшись за руки, с визгом и топотом сбегают мимо меня по лестнице. Я вздрагиваю как ошпаренная и шарахаюсь к стене. Их вопли стихают внизу, потом я слышу, как хлопает входная дверь… По спине у меня до сих пор струится пот.
Четвертый этаж.
На площадке с полдюжины дверей, и черная из них — только одна. Я иду к ней. Звонка нет. Я поднимаю руку и тихо стучу. К моему удивлению, дверь подается…
В моей голове словно что-то щелкает, и я тотчас же сую руку в карман. Все-таки иногда приятно иметь при себе оружие. Я смотрела чересчур много фильмов, чтобы не знать, чем обычно заканчиваются подобные визиты. Всегда кто-то встречается с кем-то, кого он не рассчитывал здесь застать.
Я толкаю ногой дверь, отступив к стене. Она распахивается. Нет, это не кино. В кино сразу же начинают стрелять, палить без разбору. Здесь же — ничего, кроме тишины, но она действует мне на нервы.
Я бросаю быстрый взгляд внутрь и замечаю нечто такое, от чего все мысли о киноэкране, услужливо предлагающем тиражированные образы, тотчас вылетают у меня из головы. На цыпочках я захожу внутрь, закрываю дверь на замок и, заметив цепочку, пытаюсь накинуть ее на место, но она порвана. Потом я начинаю обход квартиры.
Слева — кухня, затем — маленькая замусоренная комната. Справа — пятачок, очевидно, служащий спальней. Туалет и душ прямо по коридору. Все просто и прилично, как в морге.
Ксавье был в спальне. Я не стала его будить. Потому что все равно бы не смогла.
Тиаго — тот самый юный любитель рэпа в красной футболке, который не промолвил ни слова во время нашей первой и единственной встречи, — лежал в коридоре лицом вниз, головой к двери. Разбитый магнитофон валялся рядом. Первая пуля, насколько я могу судить, попала в грудь, вторая угодила в голову. На пол натекла лужа крови, но совсем небольшая. Я всегда подозревала, что в кино перебарщивают с этим.
Я переступила через Тиаго. Он был такой маленький, скрюченный и жалкий… Двигаясь как можно тише — как будто мои шаги могли кого-то потревожить, — я вернулась в спальню.
Ксавье лежал около кровати. На груди у него расплывалось кровавое пятно. Его глаза были широко раскрыты, и я впервые заметила, что они у него голубые. И меня не покидает ощущение, что я знаю, кто был его убийцей.
Что же мне делать, что, что?
Невидящий взгляд погибшего, чудилось мне, следил за мной немым укором. «Он погиб из-за меня… Из-за меня, из-за меня…»
Как легко они расправляются с людьми, эта Вероника и ее блондин. Какая восхитительная самоуверенность… Нет, подобные мысли до добра не доведут. Не доведут…
«Если он, или она, или они вместе попадутся мне, я их убью», — с ожесточением подумала я.
Больше я не могла здесь оставаться. Друзья могут спохватиться, что не видели их, или соседи, или мать Ксавье… Ведь у него есть мать, он упоминал о ней. Какой это будет для нее удар… А мать Тиаго? Как объяснить ей, что произошло с ее ребенком?
Мне было жутко в этой квартире, но еще страшней — выйти наружу, в мир, где, может быть, меня подстерегает такая же дикая, безжалостная смерть. Кроме того, если я не дам знать, кто это сделал, то никто не заинтересуется гибелью двух малолетних преступников, которые промышляли угоном машин.
И я решилась. Мне нужна была ручка, карандаш, что-то, чем я могу писать. Мне претило рыться в чужих вещах, однако я все же открыла стол и стала ковыряться в ящиках.
Я нашла ручку, но, кроме нее, там было еще кое-что, что привлекло мое внимание. В простой прозрачной папке аккуратно хранилась кипа вырезок. На верхней значилось:
«Вероника Ферреро совершила побег из тюрьмы в Панаме».
Разумеется, это меня заинтересовало. Такая возможность узнать
Я вытащила паспорт Вероники и начала писать на свободных страницах, почему-то по диагонали. Руки у меня дрожали, но постепенно я успокоилась.
Послание было адресовано инспектору Миртилю, так как именно он расследовал гибель Дениса. Боюсь, что от волнения я понаделала кучу ошибок во французском языке. Я забыла отдельные слова, и мне пришлось кое-где прибегнуть к описаниям, чтобы объяснить, что именно я имею в виду. Поколебавшись, я приписала внизу:
«Убедительно прошу вас найти некоего Дидье, приятеля убитых Ксавье и Тиаго. Он расскажет вам об угнанном автомобиле и о девушке в багажнике. Это
Также я думаю, что в деле наряду с Вероникой и ее сообщником был замешан еще один человек — мастер по татуировкам. Возможно, что его уже нет в живых, но это лишь мое предположе…»
И тут я услышала звук, от которого внутри у меня все оборвалось. Я не сразу сообразила, что это хрипит на полу Ксавье, которого я считала мертвым.
Бросив паспорт, ручку — все на свете, я кинулась к нему. Черт возьми, ну почему я не додумалась раньше проверить, жив ли он?
Пульс прощупывался, но очень слабый. Веки Ксавье дрогнули, осмысленный взгляд остановился на мне.
–?Дыши! — завопила я. — Дыши, слышишь? Я сейчас вызову «Скорую»!
Я заметалась и едва не опрокинула стул, ища телефон. Тут где-то на диване заверещал сотовый Ксавье. Я схватила его, сбросила звонок… Скорее! Скорее!
–?Один раненый, один убитый! Перестрелка… Дом номер девятнадцать на улице… Третий этаж,
