...Человек откладывает ручку и сидит над листами бумаги.
В подвале полутемно, только горит синеватым светом химический фонарь - переломленная пополам палка на краю стола, рядом с очкастым глубоким шлемом. Около бойницы, в которой пляшут отблески пожара, стоит длинная самозарядка - крупнокалиберный полуавтомат. Лежат похожие на книги обоймы, ручные гранаты. Стоят два гранатомёта - кустарные, производства местной мастерской. В другой бойнице - перископ. Ящики вдоль стены. Около входа - неожиданно яркое знамя Империи: белое полотнище, алый георгиевский крест, золотая корона в пересечении его лучей, надпись - название полка...
Снаружи - рокот и свист. Временами мягкой судорогой сводит пол, стены и потолок. Бой за кварталы пакгаузов вокруг последнего космодрома планеты Брайт всё ещё идёт.
Может быть, надо было уйти в леса между Силвер Стрим и Трибоем. Там пол-континента девственных лесов, туда ушли кое-кто из регуляров, ушли в полном составе кланы МакТэвишей и Стюартов, многие из гражданских англичан, норвежцы Сорансена - с семьями, даже со скотом... Они могут продержаться там годы. Даже десятилетия...
Из сорока лет жизни - треть средней жизни землянина, всего треть - человек отдал армии Империи двадцать шесть лет. Он начинал ещё до войны. Война взяла троих сыновей, младшему из которых было семь. Война взяла жену. Скоро возьмёт и его.
Но только не прятаться. Даже с самыми благими целями. Нет, те, кто ушёл - они ушли, пусть им поможет счастье землян. Он никого не держал из своего взвода, он никого не держал из примкнувших ополченцев. Когда всё ТАК рушится - каждый сам выбирает, как продолжать борьбу. Среди землян нет трусов. Выбор каждого - его выбор.
Позиции атакуют нэйкельцы. Странно, этих существ не воспринимаешь, как живых. Как будто механизмы идут. Он вспомнил последнюю атаку. Один из них издыхал, застряв в проломе. Синеватая вязкая жидкость, вытекающая через пробоину в сером панцыре - между двух щупалец. Третье - шарит по камню. 'Йук-йук-йук...' - быстрый звук непонятно откуда. Даже не похоже, что это умирает живое существо.
Вспомнились аборигены Брайта - вялый, малочисленный мирный народец, обитавшие в предгорьях 'лупоглазики' с оранжевой весёлой шерстью. Землянам они были бесполезны, почти необучаемы, но места хватало всем, и приходивших в города и посёлки никто, конечно, не гнал и ни к чему не принуждал. У Стива - младшего - был слуга не слуга, игрушка не игрушка из лупоглазиков. Как его звали - кому интересно? Стив называл его Апельсин, и тот охотно откликался.
Тогда... одиннадцать дней назад... во дворе...
У Апельсина кровь была почти человеческая, алая. Когда он стащил лупоглазика с сына - прямо посреди развороченного двора - Апельсин вдруг сказал по-английски: 'Больно, человек, больно, зачем Стив больно, зачем я больно?' - и затих. А Стив простонал: 'Па-а-ап... он меня... закрыл...'
Лупоглазик не спас сына. Не мог спасти. Кругом всё было начинено стальными стрелками в палец длиной, тело сына - тоже, и он умер через полчаса. Наверное, лучше бы было ему - сразу.
Но Апельсин закрыл мальчика собой. Как бы там ни было.
Он вырыл яму посреди двора, рядом с тем, что было его домом. И похоронил в ней - рядом - своего сына и Апельсина...
...'Йук-йук-йук...' - звук надоедливо лезет в мозг. Дик Толливер подошёл ближе, сунул прямо в дыру панциря ствол офицерской 'гюрзы' и выстрелил. Щупальца обвисли. Дик зло засмеялся...
... - Товарищ майор, можно?
Как будто спрашивает разрешения войти в класс во время урока...
...Майор Сайклс обернулся.
На пороге штабного подвала стоял Дик. При свете фонаря лицо мальчишки казалось белым овалом с темными ямами глазниц. Без шлема, в лёгкой броне, с висящим на плече 'абаканом', Дик держал на руке прижавшуюся к нему девочку лет четырёх, в запачканном платье. Девочка спала, обеими руками обхватив подростка за шею - поверх жёсткого ворота-валика жилета.
Сайклс кашлянул.
- Это что такое?
- Сестра, - ответил Дик. Он подошёл к столу, и стало видно, что у него глаза ненормального. - А знаете, в наш дом попали наконец. Мама всё тянула, тянула, они выходить собрались - и как раз угадало. А Мардж жива осталась, её в калитку выбросило. Ну и она сюда добралась.
Девчонка на руках Дика завозилась, захныкала и крепче вцепилась в брата. Тот приобнял её.
- И что ты дальше собираешься делать? - уточнил майор. Дик пожал плечами с остро торчащими стопорами для ремней снаряжения. Ответил с заминкой:
- Я не знаю. Ну ей же некуда было идти. Пусть со мной.
Майор закрыл блокнот, сунул куда-то за ящики. Спросил:
- Сколько наших осталось?
- А никого, - Дик вдруг улыбнулся. И это была весёлая, нормальная улыбка. - Вы не помните? Я же вас сюда затащил. Вы без сознания были. А больше никого не осталось.
- Никого, ясно, - майор кивнул. Он и правда только теперь вспомнил разрыв рядом, вспышку... До этого почему-то казалось, что он сам вошёл в подвал. - Шаттлы взлетают?
- Десять минут назад взлетел нормально, - Дик удобней устроил сестру. - А полчаса назад то ли сбили на взлёте, то ли что с двигателем случилось - я не понял, только он сразу за окраиной упал.
- Возьми знамя, - кивнул Сайклс на флаг у двери, и мальчишка повёл туда же взглядом. - Сними с древка. Иди на космодром. Постарайся сесть на шаттл.
- Не, я не пойду, - сказал мальчишка. - И не приказывайте, я всё равно не пойду. Я лучше тут.
- А я не приказываю. Сестру спасай. И знамя. Ну и... - Сайклс хмыкнул. - Ну и расскажешь там, как мы геройски дрались. Соври побольше, чтобы было красиво. Это важно, когда красиво.
- Я... - мальчишка посмотрел на спящего на руках ребёнка. - Но я...
- Ты иди, Дикки, - сказал майор мягко, ласково, как сыну. - Знамя забери и иди.
- Пойдёмте вместе, - выдохнул Дик умоляюще.
- Ну что ты глупости говоришь, - спокойно ответил майор. - Я не могу. Я присягу давал. А ты должен. У тебя ребёнок.
- Я её посажу и вернусь, - сказал мальчишка. - Не пропадёт с людьми. Её посажу, знамя отдам и вернусь. Я быстро. Ага?
- Иди, - кивнул майор. Смотрел, как мальчишка, уложив спящую девочку на ящики, аккуратно снимает знамя. Сайклс вытащил из кармана бумажник. Белые листки фунтов - потрёпанные и новые... несколько платиновых соверенов... карточки - местные, больше нигде не ходят, но всё равно. Снимок. Он засунул бумажник в вырез платьица спящего ребёнка.
- Я быстро, я вернусь, - Дик поднял сестру на руки снова. Знамя он засунул под ремни на груди. - Я вернусь.
Сайклс отдал честь - без наигрыша. Одной из традиций полка Bright's Light Riflemen было то, что они имели право не отдавать честь военнослужащим других полков. Но эта традиция почти утеряла смысл в объединённой армии Земли. Кроме того, майор подумал, что Дик ничем не хуже его ветеранов.
Мальчишка ответил тем же - на миг его лицо стало очень серьёзным, не усталым, а именно серьёзным. И вышел.
Сайклс ещё какое-то время сидел неподвижно. Потом поднялся, вывалил на пол из двух ящиков чёрные брикеты пластита. Сел за стол и положил рядом ручную гранату. Аккуратно разогнул усики чеки.
Чтобы - когда настанет момент - не замешкаться...
... - Ты не вернулся? - глупо спросил я.
Дик не удивился идиотизму вопроса, лишь покачал головой, не глядя на меня.
- Я не смог. Мы вскочили в шаттл, и меня не выпустили. Я секунду замешкался, искал, кому сестру отдать. И всё. Я просто не успел. Я правда не успел... но я теперь всё время думаю, что я его бросил.
Мы сидели рядом на кровати, и казалось, что я знаю Дика сто лет, как любого из нашей компании, с которой его надо будет непременно познакомить.
- Никого ты не бросал, - уверенно сказал я. - Ты просто дурак, как все англосаксы, - он сердито отстранился. - Нет, правда. Ты душу полка спас, ты, может, в миллион раз больше просто чем человека... - у меня кончились слова, и я сердито встал. - Пойду в сортир. А ты ложись и не валяй дурака.
Дик послушно лёг. Вздохнул. Потом опять привстал на локтях:
- Ой, погоди! Посмотри, как там Мардж. Она боится одна, понимаешь?..
...Мама ходила по коридору, укачивая сонно похныкивающую маленькую англичанку. Я слышал, как мама тихонько напевает:
- За душой, за пазухой,
Встрепенулась раз, другой
Лёгким звоном под дугой
Не дала уснуть...
Полетела лёгкая
С облаками окая
Стрелами, не строками
Ворожила путь... (1.)
1.А.Красавин. Славословие.
Что-то шевельнулось во мне... что-то, чего я, конечно, не мог помнить, но почему-то помнил - и помнил отчётливо: мамин голос, мамино лицо, мамину песню... такую непохожую на колыбельную, хоть и негромкую - спетую надо мной, совсем крошечным...
