наряде!»
«Так это я здесь прислуга, а там, у себя, я самая, что ни на есть барыня, зарплату в долларах получаю! — хохотнула Тамара, занося сумку. — Только не понимаю я этого «уже». Ты что, не ждала меня? — И зыркнула искоса недобрым глазом. — Или место мое тебе приглянулось, и я тут лишняя?»
«Что вы, что вы? — от испуга Габи опять перешла на «вы». — Я просто все спутала и счет времени потеряла».
«Значит, хорошо тебе тут было, — заключила Тамара. — А хозяева где? Неужто спать легли?»
«Нет, они на концерте, с минуты на минуту должны прийти».
«Выходит, Иоси не так уж плох, слава Богу, — вздохнула Тамара. — А я, признаться, волновалась за него. Ладно, пойду, распакуюсь, пока их нет».
Она быстро двинулась было с сумкой, но вдруг остановилась, как вкопанная:
«Стой, стой! Куда же я иду? Ты, небось, комнату не освободила, раз не ждала меня сегодня?»
У Габи все похолодело внутри — комнату-то придется освободить! А она в своем отчаянии и думать об этом забыла — ничего не искала, и ничего, соответственно, не подыскала!
«Ничего, ничего, вы не беспокойтесь! Я мигом соберусь и поеду», — заторопилась она, стыдясь своей безответственности.
«Куда ты поедешь, интересно, на ночь глядя? Да еще с чемоданами? Тут, в вашей райской земле, и вокзала-то путного нет, чтобы приличной девушке переночевать!»
«Вокзала нет, — стыдясь за свою негодную для бездомных страну, согласилась Габи. — Но я что- нибудь придумаю. Например, сниму номер в отеле. Я ведь теперь при деньгах».
«Ты что ж это, свои трудовые денежки по отелям размотать хочешь?» — возмутилась Тамара, но тут парадная дверь распахнулась и вошла Белла. При виде Тамары она так просияла, что Габи даже стало обидно — выходит, она не сумела как следует сыграть роль прислуги! Но тут следом за Беллой явился Иоси, который ставил в гараж машину, и, услышав новость, прореагировал недипломатично:
«Так Габи больше не будет пичкать меня лекарствами?»
«Она что, делает это лучше, чем я?» — встрепенулась Тамара, но Иоси уже осознал свою ошибку:
«Нет, конечно, с тобой никто сравниться не может. Просто мы еще не успели с ней обсудить некоторые особенности русского национального характера».
«Я не поняла, чего вы там не успели, — смилостивилась Тамара, но вы можете закончить это завтра за завтраком, пока я буду принимать дела».
«Что значит, завтра? — не поняла Габи. — Я же должна освободить твою комнату сегодня ».
«Завтра освободишь. Тебе, небось, часа три паковаться надо, а я умираю спать».
«А где же ты ... вы ... сегодня будете спать?»
«Я думаю, у Беллы найдется для меня свободная гостевая комната на одну ночь», — по-хозяйски распорядилась Тамара и решительно направилась на кухню помогать
Белле с ужином. На этот раз они ужинали все вместе — на радостях в честь приезда Тамары Белла нарушила свои хозяйские правила, и даже угостила всех настоящим французским коньяком. Так Габи представился случай второй раз есть и пить за хозяйским столом, где для комплекта не хватало только Эрни.
И словно образ его витал не только над Габи, Иоси ни с того, ни с сего подмигнул ей и предложил:
«Не завершить ли нам праздничный вечер любительским исполнением русского романса? Иди, Белла, к роялю!»
Белла пожала плечами, но за рояль села и довольно складно сыграла первые аккорды романса «Нет, не тебя так пылко я люблю!», а Иоси подхватил слабым, но приятным тенором почти без акцента : «Не для меня красы твоей блистанье!» и дал знак Габи: «Давай, не подводи!». Так что той ничего не оставалось, как повести их за собой: «Люблю в тебе я прежнее страданье и молодость погибшую мою!»
На погибшей молодости Иоси закашлялся, Белла захлопнула крышку рояля и все кроме Габи отправились спать. Тамара на прощанье поцеловала Габи и подвела итог:
«Я вижу, вы тут без меня неплохо спелись».
«Неплохо, так что мне самая пора убираться» — согласилась Габи и начала составлять посуду в мойку. Она вытряхнула мусор, вытерла стол и загрустила — маленькая передышка на «Вилле Маргарита» закончилась, нужно собраться с силами и опять начинать жить. Куда же ей податься?
Утром, выкладывая перед Иоси лекарства и пол-питы с маслинами, она отвечала ему невпопад, потому что все еще искала ответ на этот вопрос. Ей пок4азалось, что Иоси обиделся — он сказал «Я вижу, тебе не до меня» и умолк. Но ей и вправду было не до него, она продолжала ломать голову, куда бы ей деваться, пока поспешно запихивала в чемодан свои пожитки, которых оказалось больше, чем она предполагала.
В самый разгар сборов, когда неподатливая крышка переполненного чемодана никак не хотела закрываться, в комнату к ней ворвалась Тамара, вполне восстановившая себя в образе прислуги:
«Тебя к телефону! — выкрикнула она. — Мужской голос! Срочно!»
«Эрни!» — вспыхнуло в груди Габи. — Только он знает номер этого телефона!»
Она побежала вслед за Тамарой на кухню и жадно схватила белую трубку.
«Неплохо ты спряталась от меня, женка, — игриво проворковал в трубке голос Дунского. — Немало крови я пролил, пока достал твой номер!»
Самолет, завывая для острастки, помчался по взлетной дорожке, и добился своего — сердце Габи затрепыхалось и закатилось куда-то вниз под ребра. Недавно она прочла славный романчик одной американской феминистки, в котором утверждалось, что страх полета присущ всем сексапильным женщинам. Он будто бы однозначно связан с активностью женских гормонов, из-за чего боязливая героиня романчика, очутившись в Европе, охотно переходила от одного любовника к другому, лишь бы не оказаться снова в самолете по дороге к себе в Америку.
А бедная сексапильная Габи, подавляя страх полета, как раз летела в Европу, где менять любовников ей вряд ли предстояло. Потому что ее сопровождал в Европу законный муж, вернувшийся совершенно преображенным. Во-первых ему так плохо пришлось в Киеве, что он снова полюбил Израиль, во-вторых ему было там так одиноко, что он снова полюбил Габи, а главное — он похоронил там маму и продал ее квартиру на Крещатике, отчего сильно разбогател. Не так сильно, конечно, чтобы откупить у Беллы «Виллу Маргарита», но достаточно для того, чтобы снять новую квартиру в приличном районе и слетать с Габи в Европу до начала занятий в киношколе.
Внезапная идея этой авантюры возникла у Дунского после посещения им своего любимого парикмахера Давидки, всякий раз превращавшего его на некоторое время в демонического красавца. Неясно, что делал Давидка с непослушным чубом Дунского, но первые две недели после стрижки тот был так хорош, что даже молоденькие девочки начинали строить ему глазки на улице и в автобусе. Как утверждал Дунский, именно ради Давидкиной стрижки он покинул родной Крещатик и возвратился на негостеприимную родину хумусов и хамсинов, которые ненавидел в равной мере, сам понимая, как это несправедливо.
Дунский ушел в парикмахерскую нормальным лохматым евреем, оставив Габи принимать душ в скромном гостиничном номере, снятом ими с понедельной оплатой до того дня, когда можно будет въехать в новую квартиру, Из парикмахерской он вернулся демоническим красавцем, во вновь остриженной голове которого бушевали идеи совершенно другого масштаба.
«Завтра мы летим в Европу, — объявил он, не переведя дыхания после быстрого бега на четвертый этаж, вызванного очередной поломкой гостиничного лифта. — Я уже заказал билеты».
«Почему завтра, а не сегодня?» — поинтересовалась Габи сквозь жужжание сушилки для волос, думая, что он шутит. Но он нисколько не шутил.
«Потому что на сегодня билетов не было, да и на завтра тоже. Мне просто повезло — кто-то отказался от билетов как раз в ту минуту, как я уже повернулся, чтобы уйти».
Все еще не веря, Габи выключила сушилку:
«А чего такая спешка? Нельзя было бы купить билеты на послезавтра?».
