вещественных доказательствах почему-то ни слова. Сколько раз у нас уже заслушивания проходили, ни разу Вы не обмолвились. Хотя, насколько я в курсе, с места происшествия нож изъяли. С кровью на лезвии и прочее… Наверняка, – Кондратьев ткнул указательным пальцем вверх с видом наставника вразумляющего нравоучениями глупую молодую поросль, – нож был орудием преступления. А Вы о нем ни слова…
'Ах, вот откуда ветер подул! Значит, Тумановские хлопцы с другой стороны решили зайти – информацию о ножичке, гравировке и, скорее всего, отпечатках слили Кондрату',- ухмыльнулся про себя следователь, а вслух произнес:
– Да, с места происшествия изъят нож, его вытащили из тела мужчины, и он действительно может быть орудием преступления – тут Вы, Аркадий Иванович, безусловно правы. Только Вы запамятовали, что об обнаружении ножа я уже докладывал…в первый же рабочий день после осмотра. Как и о прочих обстоятельствах… Кроме того, желающие в любой момент могли прочитать об изъятых вещдоках в материалах дела, – Игорь Юрьевич выразительно прокашлялся, дабы присутствующие на планерке осознали, кто по своим должностным обязанностям надзирает за прокурорским следствием и, соответственно, должен был изучать материалы.- Что же касается ножа, то пятна бурого цвета, похожие на кровь,- Данилец специально выразился эзоповым языком протоколов и постановлений, чтобы лишний раз уколоть пренебрегающего профессиональной терминологией начальника,- действительно обнаружены на лезвии и рукояти. Об этом тоже можно прочитать в протоколе осмотра места происшествия. Биология назначена, заключение пока не прислали. Не считая пятен и места, откуда мы его, скажем так, изъяли, вероятное орудие преступления представляет собой вполне заурядный ножик, докладывать о нем на каждой планерке я не вижу смысла.
Челюсти маленького капкана, поставленного на одного заносчивого и не очень чистоплотного прокурора, чуть слышно щелкнули. Слышно, по крайней мере, для Игоря Юрьевича. Конечно, даже если Кондратьев скушает приманку и попадется, от этого ни ему, ни окружающим – ни тепло, ни холодно. Вместе с тем у Данильца отпадут последние сомнения, откуда прокурор узнал про нож и кто его…кормит. И, наверное, не только сказками про интересные вещественные доказательства. А тот, кто оповещен, тот вооружен.
Кондратьев приманку сожрал, слопал с большим удовольствием. Только хруст за ушами раздался.
– Прямо-таки заурядный? И никаких особенностей?
– Что Вы имеете в виду, Аркадий Иванович?
– Ну, не знаю, – смешался Кондратьев,- лезвие необычной формы или рукоять…гравировка, может быть…
Лишь только прокурор произнес слово 'гравировка', последние сомнения рассеялись – господин Кондратьев выполнял 'социальный' заказ тумановских ребятишек. И прощупывал следователя. Исподволь. В открытую, наверное, боялся – давать повод окружающим ассоциировать себя с бывшим бандитом, будь он хоть трижды банкир, меценат и депутат не желал. Подобные ассоциации могут пагубно сказаться на карьере в правоохранительных органах. Вспомнит в недобрый час высокий прокурорский чин, что некий Кондратьев А.И. как-то связан с бывшим криминальным авторитетом Туманом, и прощай повышение. А то и вовсе государева служба. И это перекроет все положительные моменты от сотрудничества с уважаемым депутатом, включая материальные.
– Нет, Аркадий Иванович, нож как нож, аналогичные экземпляры я видел не один раз и не два. И надписей на нем не обнаружено, – с прокурором Данильцу стало все понятно, и игру 'кто кого переехидничает и перехитрит' он продолжал по инерции. – Впрочем, если желаете, я принесу пакет с вещдоками – можете сами убедиться.
– Будьте любезны.
– Да, Юрьич, принеси,- поддакнул начальству Михолап. Прочие участвующие в планерке лица никак не отреагировали. Большинство сонно хлопало глазами и ожидало конца тягомотного мероприятия, а миляга Коваленко даже слегка прикорнул в углу за кадкой с цветком.
'Складывается ощущение, что планерки проводятся только для того, чтобы меня мытарить, да еще изредка – Женьку',- подумал Данилец, отрывая от стула пятую точку.
Упакованное и надлежащим образом опечатанное вещественное доказательство восторга у прокурора не вызвало – Игорь Юрьевич распечатать его не удосужился, следователю хватило того, что его послали за ножом. Повертев пакет с брезгливой миной, Кондратьев все-таки соизволил самостоятельно разорвать бумагу и вытащить нож на свет божий. Разглядывал предполагаемое орудие преступления прокурор очень внимательно, тщательно, с разных сторон и под разными углами. У Данильца даже возникло желание предложить ему воспользоваться оптическим прибором. Лупой, например.
Закончив осмотр, Кондратьев в лучших чиновных традициях – когда не умеешь, не понимаешь или сомневаешься, перекладывай работу на нижестоящих – обратился за помощью к заместителю:
– Виктор Васильевич, посмотри, вот эти вензеля, – прокурор сунул нож под нос Михолапу, – похоже на надпись или нет? Я без очков что-то не могу толком рассмотреть.
Сунул довольно резко, Михолап даже сначала отшатнулся, остальные же (кроме Данильца и вздремнувшего Коваленко), наоборот, подались вперед. Какое никакое, а разнообразие. Почти развлечение.
Заместитель прокурора, в свою очередь, тоже едва ли не обнюхал нож и вынес вердикт:
– Нет, просто рисунок какой-то.
– Скорее, узор, – уточнил сидящий рядом с Михолапом Колесников.- В арабском стиле.
На физиономии прокурора появилось такое выражение, словно он вместо сочного сладкого яблока откусил лимон. Тоже сочный, но отнюдь не сладкий, местами смазанный горчицей. Полную гамму чувств прочитать по прокурорскому лицу было невозможно – слишком много их смешалось, но обманутые ожидания, удивление и разочарование просматривались. Не четко, но просматривались. А вот растерянность на высоком прокурорском лбу была написана крупными аршинными буквами. И хотел бы Кондратьев спросить у Данильца, куда испарилась дарственная надпись, да положение не позволяло. Начни прокурор допытываться до первооснов подобного чуда – не каждый день выгравированные буквы в узор превращаются,- возникнет…некая пикантность. Вроде бы у прокурора и источника осведомленности быть не должно – следователь ничего не докладывал, а, поди же ты, знает. Не от преступников же выведал. Пикантность, она для сентиментальной дамочки хороша, а для ответственного государственного чиновника – не очень.
Налюбовавшись вволю растерянной рожей непосредственного начальства, Игорь Юрьевич вежливо поинтересовался:
– Удостоверились?
Вполне предсказуемо ответа от Кондратьева не дождался. А вот Михолап по простоте душевной сунул нож обратно в пакет, подвинул его по столу поближе к Данильцу и ляпнул:
– За узор не скажу, а ножик, правда, заурядный. Ничего особенного, обычный подарочный…
– Виктор Васильевич, свои комментарии придержи, – оборвал Кондратьев своего зама.
– Мне продолжать?
– Что? – не понял прокурор
– Доклад, я же его еще не закончил, когда меня в очередной раз перебили, – оскалился Данилец. Приторной язвительностью в его голосе можно было начинять пончики. В промышленных масштабах. Ядовитую патоку в голосе Игоря Юрьевича не заметили, пожалуй, только Коваленко, да следователь-стажер Ваня Хруль. Первый – по причине…астрального отсутствия, а второй – ввиду молодости, неопытности и неискушенности. Кроме стажера Хруля остальные сотрудники прокуратуры были в курсе 'теплых и душевных' отношений между Данильцом и Кондратьевым.
Прокурорский люд замер в предвкушении ответной реплики Кондратьева и наклевывающегося маленького скандальчика, Колесников даже нервно кашлянул, но…скандальчик не наклюнулся. Прокурор на удивление стоически перенес издевку и выдавил:
– Ради бога, продолжайте.
– Как я уже сказал, – укоризненный взгляд в сторону прокурора, – в квартире Стрельцовых при осмотре обнаружены следы преступления, в том числе отпечатки пальцев. Часть из них не идентифицирована, а часть принадлежит некоему гражданину Никитину Андрею Ивановичу, семьдесят седьмого года рождения, дважды судимого – за хулиганство и за причинение тяжкого вреда здоровью. Смею предположить, что
