нечего стыдиться.
Элизабет кивнула и подумала, что человек, который с такой готовностью уверяет: «Мне нечего стыдиться», — наверняка лжет.
Она указала на вешалку.
— Пожалуйста, оставьте вещи здесь.
Бобби снял пальто, шляпу и шарф. Элизабет жестом велела ему пройти в кабинет. Она шла следом и по пути делала в уме кое-какие пометки.
Ему предположительно под сорок. Не очень крупный. Рост примерно сто восемьдесят сантиметров, вес около ста шестидесяти фунтов. Двигается уверенно. Аккуратный, сдержанный мужчина, знающий, чего он хочет. Джинсы поношены, темно-синяя фланелевая рубашка — тоже. Можно поклясться, он первый человек с высшим образованием в своей семье. Отказавшись следовать по стопам своего отца, пошел на компромисс и поступил в полицию штата — немного поднялся по социальной лестнице и в то же время не оторвался от корней. Работа для него все равно что хобби, на посту он чувствует себя как дома.
Конечно, она угадала. Она любила играть в эту игру, когда встречала нового пациента. Удивительно, но зачастую Элизабет оказывалась права.
Они вошли в кабинет, и Бобби немедленно указал на маленькую кожаную кушетку:
— Мне ведь не обязательно садиться туда?
— Можете сесть в кресло.
В кабинете стояли два зеленых кресла, задвинутые за стол, но при тусклом освещении их заметить было нелегко. Большинство пациентов сначала обращали внимание на кушетку, реагируя на нее по- разному. Элизабет уже не раз собиралась переставить мебель в кабинете и расположить кресла на видном месте, но, в конце концов, почему бы ей и не развлечься?
Бобби сел в кресло, на самый край, колени врозь, длинные пальцы сомкнуты. Темно-серые глаза скользили по стенам, обшитым панелями из красного дерева, и подмечали все детали: справочники на полках, декоративные латунные диски, миниатюрный японский садик — для успокоения пациентов с навязчивыми идеями.
В сознании Элизабет мелькнула какая-то мысль насчет нового пациента, но она никак не могла ее сформулировать. Бобби не просто отлично владел собой, он был ненормально спокоен. Никаких звуков, никаких движений. Наверное, привык к долгим периодам молчания. Общаясь с этим мужчиной, вы открываетесь ему, а не он вам.
— Вам удобно? — наконец спросила она.
— Я ожидал иного.
— А чего именно?
— Ну… что будет не так… мило.
Под словом «мило» он подразумевал «роскошно», и они оба это поняли.
— А вы и правда сотрудничаете с полицией штата?
— Я начала работать в полиции пятнадцать лет назад. Мой отец работал детективом в Чикаго, так что здесь, можно сказать, личные интересы. — Она пожала плечами. — И полагаю, впредь у меня не найдется повода передумать. Объяснить вам, что я имею в виду?
— Да.
— Я сотрудничаю с полицией штата Массачусетс. Следовательно, я обязана сообщить о содержании нашей беседы, а это, в свою очередь, скажется на конфиденциальности. С одной стороны, я не стану докладывать о некоторых деталях. С другой — я должна дать заключение и сделать выводы. Например, если вы скажете, будто выпиваете три пинты виски за вечер, то мне придется настоять на том, чтобы вас отстранили от исполнения своих обязанностей. Это понятно?
— Вы следите за тем, что я говорю, — буркнул он. — Интересный подход.
— Честность — по-прежнему лучшая тактика, — негромко сказала Элизабет. — Я здесь, чтобы помочь вам или направить вас к тому, кто с этим справится лучше меня.
Бобби пожал плечами:
— Хорошо. И что же вы хотите от меня услышать?
Элизабет снова улыбнулась. Эта фраза прозвучала с откровенной враждебностью. Она и не ожидала иного.
— Давайте начнем с самого начала. — Она взяла блокнот. — Как вас зовут?
— Роберт Дж. Додж.
— Что означает «Дж.»?
— Учитывая ограниченную конфиденциальность, я вам не скажу.
— Ах так? Дайте подумать. Джеффри?
— Нет.
— Джеймс?
— Как вы…
— Я предпочитаю не называть свое второе имя. Значит, Джеймс. Семейная традиция?
— Именно так говорит отец.
— А мать?
— Она от нас ушла.
— Ушла?
— Ну да, ушла. Оставила нас. Мне было четыре или пять лет. Нет, скорее шесть. Не помню. Она нас бросила.
Элизабет подождала.
— Наверное, жить с моим отцом было нелегко, — добавил Бобби и развел руками, как бы говоря: «Что тут поделаешь?» В самом деле, что он, малыш, мог?
— Есть братья или сестры?
— Брат, старший. Джордж Чендлер Додж. У всех в нашем роду дурацкие британские имена. Послушайте, каким боком это относится к вчерашней перестрелке?
— Не знаю. А это вообще должно как-то к ней относиться?
Бобби встал.
— Нет, никак. Вот почему люди не любят психологов.
Элизабет примиряюще подняла руки:
— Учту. Если честно, я просто заполняла анкету. И потом, большинство людей сначала предпочитают побеседовать о пустяках.
Бобби сел на место. Он продолжал хмуриться, глаза у него сузились, взгляд стал острым и оценивающим. Интересно, как часто ему доводилось смотреть вот так на людей и обнаруживать, что их разыскивает полиция? Она добавила в свой мысленный список: много знакомых, но очень мало друзей. Не прощает. Не забывает. И он солгал, будто мать их бросила.
— Я бы предпочел ничего не усложнять, — сказал Бобби.
— Это разумно.
— Спрашивайте, я вам отвечу, а потом разбежимся и будем жить дальше.
— Великолепная цель.
— Не люблю строить планы.
— У меня и в мыслях не было предлагать вам такое, — уверила она. — К сожалению, одним визитом здесь не обойтись.
— Почему?
— Начнем с того, что вы предварительно не позвонили. Мне не хватит времени, чтобы во всем разобраться за один вечер.
— Да?
— И потому я предлагаю кое о чем поговорить сегодня, а потом встретиться в понедельник.
— В понедельник… — Бобби сделал паузу как профессиональный психолог. — Хорошо, я приду.
— Отлично. Рада, что мы это уладили. — Ее голос прозвучал суше, чем ей хотелось бы, но Бобби наконец улыбнулся. У него была славная улыбка. Она смягчила жесткое выражение лица, вокруг глаз разошлись лучики. Элизабет слегка удивилась, увидев, насколько его изменила улыбка: Бобби, улыбаясь,
