иконок стояла свежая черно-белая фотография… Андрея. Он был в военной форме и виновато улыбался, будто только что сказал или вот-вот скажет: «…Так получилось…, вы уж простите…» Перед иконостасом тоненько горела настоящая стеклянная лампадка.
— …Ему сегодня двадцать лет исполнилось… бы… — перехватив долгий взгляд Виталия, грустно, но твердо произнес Нилыч.
И все в чуме будто застыли, замерли каждый на своем месте, кроме щенят да малышни.
— Может, помянем, — нарушил тишину Виталий — у меня есть с собой…
— Потом, вечером, сейчас давай пить чай, — бодро ответил Нилыч. — Садись вот сюда. Ноги можешь, нет таким кренделем согнуть? Если не можешь, не мучайся. Нюра, дай ему ящик…
— Нет, нет, я попробую как все… Спасибо! — остановил он метнувшуюся к дверям женщину.
Едва он присел рядом с Нилычем, как Нюра поставила им в ноги низенький столик и быстро-быстро стала накрывать его. Когда перед Виталием выросла гора дымящегося мяса, он почувствовал, как голоден и чуть не захлебнулся от собственной слюны.
Выбрав глазами подходящий кусок, он потянулся за ним, и как раз в этот момент снаружи послышался сначала далекий крик, потом топот оленей и затем уже отчетливый, громкий и испуганный…
Все мужчины тотчас соскочили и ринулись из чума. Виталий выскочил вслед за всеми. Без суеты и лишних слов они хватали ружья, патронташи, прыгали на свои нарты, и олени тотчас срывались с места, будто тоже чувствовали свалившуюся на людей беду.
Виталий заметался, он не понимал что случилось, почему такой переполох! Редкие реплики, что он слышал, были на ненецком языке. Увидев замешкавшегося Ромку, который с ружьем бежал к последней упряжке, Виталий кинулся к нему наперерез:
— Рома, что случилось, что произошло!?
— Волки!.. Волки заперли стадо в «слепом» ущелье, — прокричал тот, засовывая ружье с патронами под шкуру, покрывающей сидение нарты.
Виталия пробил, а потом крупно затряс озноб как перед дракой: — Роман, возьми меня с собой!
— Не-е, не могу, — нерешительно начал, было, парень, но Виталий уже завалился на узкую, тесную нарту.
— Олени не терпят двоих, это не зима…, — кричал Ромка, отвязывая передового. Схватив хорей, паренек уже на ходу запрыгнул на сидение, чуть не столкнув с него Виталия.
— Я должен все это увидеть Рома, ты пойми должен…
— Вам увидеть, а нам спасать оленей надо…
Между тем его четверка довольно резво взяла темп и понесла в сторону гор. Несмотря на возраст, Ромка умело вел упряжку. Опытный передовой словно знал что делать, он, казалось, без команды правильно выбирал путь, ведя четверку вдоль маленького мокрого ручья, где скольжение полозьев лучше, чем по открытому, сухому месту.
— Рома, а далеко это? — Виталий с трудом выговаривал слова, так как тряска была неимоверной. Нарту швыряло из стороны в сторону. Он лежал на правом боку, вцепившись в конструкции нарты. В бедро что-то больно упиралось, и с каждым подскоком нарты боль становилась невыносимой. «Ружье, хреново!» — догадался Виталий. Его нещадно колотило, когда нарта преодолевала наискось ручей то туда, то обратно, объезжая скальные выступы. Он уже был не рад, что решился ехать смотреть волков, откуда было знать, что это далеко не удовольствие. То ли дело зимой на Полуе, где он впервые проехался на упряжке…
Ромка же напротив, уверенно сидел на самом краешке сидения, причем левой ногой упирался на полоз, а правую закинул аж за деревянный ящичек с инструментом в самой передней части сидения. В левой руке — хорей, задним концом которого Ромка то и дело ощутимо задевал Виталия, в правой — намотанная на руку единственная сыромятная вожжа, которая связывала его с передовым оленем, главным в упряжке.
Кроме мелькающих копыт Виталий ничего больше не видел. Приходилось терпеть. Единственное, что грело его — предстоящая картина с волками… Цепко вжавшись в нарту, Виталий в воображении представлял мечущихся в хаосе, обезумевших оленей…, смертельные, кинжальные прыжки светло-серых четвероногих бандитов с испачканными в крови мордами…, и вдруг бах, бах, бах… со всех сторон…. Он прислушивался и ничего, кроме глухих ударов полозьев, деревянного скрипа, дробного топота копыт… не слышал.
— Рома, далеко еще!? — опять с трудом выговорил Виталий.
— Почему далеко, не так и далеко, — был ответ.
Но вот пошли почти сплошные камни, на которых нарта жалобно застонала…
— Все, нарта не терпит больше, Виталий Николаевич. Теперь пешком осталось.
— И сколько осталось? — с облегчением поднялся Виталий.
— Совсем рядом. Щас на этот склон поднимемся и все увидим.
Подтянув передового к нартам, Ромка быстро привязал укороченную вожжу к переднему копылу, воткнул хорей и, достав ружье с патронташем, побежал вверх по каменистому склону.
— Не отставайте, Виталий Николаевич, — уже тише добавил он.
«Да, не отставай…, отбил весь бок, а теперь еще беги как олень!» — Виталий не так быстро как паренек поспешил на подъем. Поднявшись на самый верх, по другую сторону они увидели стадо. Олени крутились в каком-то странном и страшном хороводе. На дне ущелья ворочался гигантский, живой омут!.. Волнующее, тревожное хреканье заполнило все пространство этого каменного мешка.
— Вон наши, видите дядю Никиту и Прокопа, а там… — но журналист оборвал громкий шепот паренька:
— Погоди, погоди Рома, а где же волки-то, ты их видишь, нет!? — Виталий крутил головой, вглядывался в скалы и камни.
— Сенька что-то спутал, он наверно увидел, что стадо скучилось и сразу к нам, за подмогой погнал…
— Что значит скучилось!? — так же шепотом спросил Виталий, хотя шум из ущелья сильно мешал говорить даже нормальным голосом.
— Ну, это когда зверь или сильный мороз бывает, то олени собираются в такую вот кучу и крутятся, оберегая важенок и молодняк… А-а, все вижу его, вижу, Виталий Николаевич, во-он, смотрите в ту сторону, где ущелье заужается, ну, где стены круче, видите!?…
— Ну-у, и что там, кого ты увидел? — неуверенно ответил Виталий.
— Это медведь!
— Как медведь, где!
— Ой, да он не один, это медведица! Видите рядом с ней еще два маленьких черных комочка. Сейчас дядя Никита…
Но Ромка не договорил. Живая спираль из нескольких тысяч оленей начала раскручиваться. Первыми пошли быки. Они мощно неслись в узкий проход, прижимаясь к самому краю ущелья. За ними узким речным потоком понеслись остальные.
Медведица, припав к земле, не шевелилась. Готовая к броску она ждала, когда этот поток начнет иссякать, когда не так резво побежит его остаток — важенки с маленькими оленятами.
Никита с Прокопом, первыми прибывшие к ущелью, решили «взять» медведя. При других обстоятельствах они возможно и не стали бы рисковать, а попросту отогнали зверя, но на этот раз, он сам попался в свою же западню, и им оставалось ее захлопнуть. Почему бы и нет.
Они вышли к зверю на расстояние выстрела как раз в тот момент, когда пошли быки. Видя медведя, готового к прыжку, они поспешили, вернее, поспешил Никита. Он выстрелил рано и не точно. От удара жаканом зверя отбросило, но он тут же вскочил и кинулся на каменистую кручу. Откуда ни возьмись за ним метнулись два комочка и тоже начали карабкаться по крутизне. Так это медведица! Никита, готовый снова нажать на спусковой крючок оторопел: «Как это…, откуда они взялись!?…»
Медведица, видя, что малыши не могут взять кручу, вернулась и, подталкивая их то своим носом, то лапой, то опять носом, пыталась помочь, но от второго выстрела ткнулась в камни и медленно сползла вниз.
Никита с негодованием повернулся на выстрел, что ударил слева больно и хлестко как пощечина…
