– Так-то лучше, приятель, – усмехнулся я, отворачиваясь. – Капризы нам ни к чему.
Я прождал её весь вечер. Валялся на диване перед включаемым и выключаемым телевизором, пытался сосредотачиваться на американском детективе – и всё время невольно прислушивался, когда доносился приглушённый ход лифта. Не пришла она и на другой день. На третий я уже одурел от чтения. До обеда устроил стирку, потом обошёл все магазины в округе – не ради покупок, а так, для развлечения. «Шевроле» тоскливо приютился у подъезда, но разъезжать без цели было ещё скучнее, чем торчать дома.
Чтобы как-то развеяться, скинуть напряжение ожидания, я устроил себе вечеринку. Музыка радиостанции «Европа-плюс», полумрак при зажжённых свечах, торт, коньяк, сигареты и аромат кофе подняли мне настроение. Я включил телевизор, чтобы мелькали цветные картинки и тени в гостиной, – но убавил звук, чтобы не чирикал. И всё было замечательно, пока не попёрла реклама. Вдруг я узнал Вику, представляющую импортные товары. Вся она была открытая и завлекающая. Я сразу вспомнил, как она удивлялась, почему не узнаю её. Я остолбенел и онемел. Волна первобытного отчаяния оттого, что её нет рядом, накатила и смела успокоение. Я на ощупь дотянулся до дистанционного управления, отключил телевизор.
Когда за полночь завалился в постель, то впервые ясно осознал, что моему холостяцкому прошлому приходит конец, и конец довольно жалкий – во мне шевелилась горькая обида: муж дома, а жена шляется непонятно где. Как же я влип! Втюрился в эту дамочку со всеми её привязанностями к чуждому мне миру и не вижу выхода. Остаётся только отдаться течению, пусть тащит меня, а там будет видно.
На следующее утро я намеренно поднялся раньше обычного. Сорокаминутная пробежка улочками, в парке и горячий душ сняли головную боль от выпитого накануне. А крепкий чай и остатки торта, холодный солнечный день за окном помогли окончательно уверовать, надо забыться в текущих делах и заботах. Оделся я не спеша. Белая с синими полосками рубашка, галстук, тёмный костюм и чёрные шерстяные носки подняли мой тонус до нужной отметки. Тип, которого я видел в зеркале прихожей, начинал мне нравиться. Накинутый сверху плащ, модный сезонов пять назад, не испортил впечатления. Головорезы Эдика так и не вернули мне тот, что пришлось сбросить, убегая от них.
«Шевроле» работал безупречно. Почудилось, даже слишком безупречно. Я отправился в Восточный округ к приятелю инженеру-механику. Он уже возился у раскрытого гаража, проверял поставленную на новые «жигули» визгливую сигнализацию. Придуманная наспех история о печальной судьбе надувной лодки его устроила и, к моему облегчению, не огорчила.
– Да брось, – отмахнулся он на мои извинения. – Отдашь деньгами. Всё равно пылилась без дела.
Он при мне, как хирург, оголил внутренности «шевроле», внимательно осмотрел узлы и двигатель. Подозрительных подарков не обнаружил и сплюнул.
– Вроде ничего, – сказал он. – Я бы мог кое-что разобрать, если оставишь до завтра. Но какой прок? Захотят нацепить электронный подарок – сделают в любой момент. У дома, на стоянках.
Он выпрямился.
– Мне важно, на какой рассчитывать кредит доверия, – признался я. – Если пасут, я должен знать.
Мы договорились. Я оставил «шевроле», автобусом доехал до станции подземки. Остальную часть дня провёл в центре города. Пообедав в кафе, заглянул на выставку комнатных растений, сходил на две выставки живописи и скульптуры. Никогда не был любителем оперетты, а тут купил билет и проторчал в баре, пока не начался спектакль. Зал оказался заполнен, и я просмотрел действие до конца, наслушался аплодисментов и надышался духами, которые меня не трогали. Пошаркав в очереди подошвами, в раздевалке получил плащ и вышел уже в ночной город к бывшему Дворянскому собранию. Прежде я бы ещё погулял по светящим огнями улицам, но этим поздним вечером беспокойная надежда подтолкнула к метро.
Когда открывал входную дверь квартиры, раздался телефонный звонок. С нарастающим волненьем захлопнув дверь, я быстро прошёл на кухню и поднял трубку. И услышал доносящийся шум вечеринки, приглушённый, как если бы микрофон прикрывали ладонью.
– Скажи же что-нибудь, – выделяясь из этого шума, негромко проговорила Вика.
– Надеюсь, тебе безумно весело, – с напускной беспечностью сказал я.
– Ах! – выдохнула она. – Услышала тебя, и стало спокойней. Ты где был?
– Развлекался.
– Один?
– А как ты думаешь?
– Я звоню больше часа, – пожаловалась она. – Мне здесь ужасно скучно.
– По-моему, там для скуки нет места. Вечеринка, что ль?
– Все веселятся, а мне скучно.
– Надо было прихватить кавалера.
– У меня есть.
Меня передёрнуло оттого, как беспечно она это сказала. Я невольно стиснул трубку.
– А я что, должен соловьём запеть, чтобы тебе с ним развеселиться?
– Да, – капризно потребовала она. – Пропой соловьём.
– Иди ты к чёрту!
Аппарат возмущённо звякнул от резко опущенной трубки. Я не успел отойти и снять плащ, как очередной трезвон заставил вернуться на кухню. Но я не сразу прервал его. А когда прервал, услышал не то, что мог ожидать.
– Ты любишь меня? – тихо сказала она тоном умирающего лебедя.
И как я не подпрыгнул, не пробил головой потолок? Жизнь вдруг предстала замечательной вещью!
– Ты же знаешь, что да. Приезжай, прекрати меня мучить.
– Я хочу к тебе приехать, звоню полтора часа. А тебя нет. Что я должна думать? Может ты с другой женщиной.
– Я уже забыл, как они выглядят, другие женщины.
– Только свяжись с какой-нибудь! Я тебе устрою! Что ты делал эти дни?
Я вздохнул в микрофон.
– Лежал на диване и ждал.
– Меня?
– Я голодный, худой, бледный, у меня любовная лихорадка. Кого я, по-твоему, мог ждать?
– Бедняжка, – казалось, она была искренне тронута. – Я сейчас приеду. Ты голодный?
– Не то слово. Худой и бледный. Всё из-за тебя.
– Я сейчас сбегу отсюда и приеду. Ты меня любишь?
– Мне что, из окна выпрыгнуть, чтоб ты поверила?
– Ты тепло одет?
– Как раз переодевался, и ты позвонила.
– Ты что, раздетый?
– Не совсем.
– Сейчас же оденься! Извини, сюда идут. Пока.
– Пока.
