довелось лишь на короткий миг заглянуть в ее глаза, широко раскрытые от страха, он помнил, что такого орехового цвета ему видеть еще не приходилось. А эти длинные густые черные ресницы, веерами лежащие на щеках.
Лукан не осмеливался дотронуться до женщины с того самого рокового дня почти триста лет назад. И вот теперь в его постели лежит незнакомка, настолько восхитительная, что у него обмирает сердце. Соблазн дотронуться до нее был слишком непреодолим, чтобы можно было устоять.
Он провел пальцем вниз по лицу к полным, пухлым губам незнакомки. Запах вереска окутал его. Ее запах. Боже, он уже забыл, какой мягкой может быть женская кожа, как сладостно она пахнет.
Не в силах остановить себя, он очертил большим пальцем рог. Как отчаянно ему хотелось наклониться и прильнуть губами к ее губам, скользнуть языком в рот и услышать стон удовольствия, вкусить райского наслаждения.
Пусть миновали столетия с тех пор, как он держал в своих руках женщину, но Лукан все еще помнил ощущение мягких грудей в его руках, вскрики наслаждения от слияния тел. Не смог забыть, как это приятно, когда женская ладошка гладит его плечи, когда пальцы ласкают его волосы.
Он помнил слишком многое и слишком хорошо.
Тело Лукана запульсировало от острого желания, когда он представил, как снимает с девушки одежду, накрывает ладонями груди и перекатывает соски между пальцами. Он отшатнулся от нее, испугавшись, что уступит этой жажде, охватившей его. Тогда-то он и заметил, что губы ее начали синеть.
Лукан обозвал себя трижды дураком. Он-то, может, и бессмертный, но она уж точно нет. Он удлинил один из своих когтей и разрезал ее платье до талии. Стянув его с девушки, отшвырнул в сторону и поспешил снять мокрые чулки.
Руки его дрожали, когда соприкасались с кожей, именно такой шелковистой, какой он себе ее и представлял.
Сорочку он не тронул и протянул руку за одеялом. Потребовалась вся его сила воли, чтобы не сорвать с нее остатки одежды и не полюбоваться вдоволь изгибами роскошного тела.
Начав накрывать ее одеялом, он обратил внимание на сжатую в кулачок руку и свисающий из нее кожаный ремешок. Должно быть, это та вещица, за которой она подбежала к обрыву. Он нахмурился, почувствовав какое-то знакомое убаюкивающее ощущение. Потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в нем магию.
— Кто же ты? — пробормотал он.
Лукан позволил себе лишь один разок взглянуть на ее тело. Стройные ноги, крутые бедра, талия настолько тоненькая, что он мог обхватить ее двумя руками, и пышные груди с затвердевшими сосками.
Ладони и губы покалывало от стремления прикоснуться к ней.
Он проглотил это желание, бушующее у него в крови. Плоть напряглась в сладком предвкушении, но Лукан не собирался уступать. Не мог. Он укутал ее в одеяло и повернулся, чтобы уходить. Девушка была в опасности, и он спас ее.
Вот и все.
И ничего больше.
Глава 2
Лукан стоял, повернувшись к очагу в большом холле. Им не требовалось тепло огня, но Фэллону нравилось напоминание о том, какой была их жизнь до того, как все изменилось.
Оранжево-красное пламя пожирало дерево, как злой дух Куина. Лукан потер ладонью челюсть и вздохнул. У него есть женщина. В замке. Это против всех установленных ими правил, но, да простит ему Бог, он не жалеет об этом. Несмотря на то, кто он есть, что внутри его, он по-прежнему мужчина. Разве не так?
— Лукан, очнись!
Он вздрогнул при звуке голоса Фэллона.
— Я думал, ты отключился.
— Еще нет. — Старший брат всегда был самым серьезным из них, но по крайней мере еще не разучился улыбаться. Когда-то в его зеленых глазах мерцали искры смеха и надежды. Теперь во взгляде не было ничего, кроме пустоты. Как же Лукану хотелось, чтобы Фэллон нашел средство, которое искал, но, обнаружив, что невозможно изменить то, что было с ними сделано, старший брат утратил всякую надежду.
— Расскажи ему, — проскрипел Куин, появившись из кухни.
Лукан вздохнул и повернулся к братьям. Когда-то большой зал замка Маклаудов был полон людей. Канделябры давали яркий свет, а оружие предков и роскошные гобелены украшали стены. Все, что осталось от него теперь, — это грубо сколоченный стол с двумя скамьями и тремя стульями, сбитыми им самим, которые сейчас стояли перед очагом.
Сделав замок своим обиталищем, они с Фэллоном починили крышу, чтобы их не заливал дождь. Но это было еще до того, как старший брат пристрастился к выпивке. Лукан посмотрел на него и в который раз горько пожалел о том, что ничем не может ему помочь. Да и всем им!
Лицо Куина потемнело, кожа сделалась черной, когда дух внутри его стал рваться на свободу.
— Расскажи ему!
— Бога ради, Лукан, не молчи, — устало пробормотал Фэллон и взъерошил рукой свои и без того растрепанные волосы. Раньше они отливали на солнце золотом. Теперь у них был тот же темно- каштановый цвет, что и у их матери, а глаза у старшего брата зеленые, как у отца, но немного темнее.
Лукан выдохнул.
— Я выпустил своего духа.
Если что и могло прояснить сознание Фэллона, так как раз эти слова. Братья уже давно узнали, что злой дух, живущий в них, готов на все, чтобы освободиться, и гнев лишь делает его еще сильнее. Они не в состоянии контролировать себя, когда он выпущен на волю, и именно по этой причине, помимо многих прочих, Фэллон и запил.
Лукан же всегда хотел владеть собой, держать себя в руках. Десятилетиями он учился управлять духом, подчинять его своей воле. Это оказалось значительно труднее, чем он представлял, и много раз средний брат почти сдавался и искал утешения в бутылке, как Фэллон. Только любовь братьев и его собственная потребность все наладить побуждала продолжать. День, когда он узнал, что может управлять собой — и когда выпускает духа, и когда держит в себе, — был воистину счастливым.
Но он не смог рассказать о своем открытии братьям. Фэллон сел и отодвинул в сторону бутылку вина.
— Зачем ты так поступил?
— Девушка разбилась бы насмерть. У меня не было выбора.
Куин двинул кулаком по стене рядом с собой, проломив камни. Когда он вытащил руку, ногти его удлинились в когти. А светло-зеленые глаза почернели от гнева.
— У тебя был выбор. Ты мог дать ей умереть. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что мы здесь. Разве не ты твердил мне это день за днем?
— Лукан, — проговорил Фэллон мягко, покачав головой. — Что ты наделал?
— Я все же человек, каким был когда-то, — отозвался тот, защищаясь. — До того, как мы стали… теми, кем являемся сейчас, я не мог никому позволить умереть и сейчас не собираюсь. Мы сидим здесь, в своем осыпающемся нам на голову замке, больше двухсот лет и сражаемся со всеми Воителями, которые осмеливаются приблизиться к нам. Сколько еще, по-вашему, мы сможем обороняться? Нам повезло. Мы сбежали, и с тех пор нам удается скрываться от этого чудовища — Дейрдры.
Плечи Куина поникли, и он вздохнул. Глаза его вновь сделались зелеными, а когти исчезли.
— Как ни противно мне признавать это, но Лукан, пожалуй, прав. Я ни за что не вернусь в ту тюрьму, Фэллон.
