родители тяжело переживали смерть доктора Гранта – так и должно было быть, но здесь таилось что-то большее. Она дала себе слово поговорить с ними сегодня же вечером, до того, как Боу заедет за ней. На ее памяти они впервые что-то скрывали, и она была встревожена. Что-то надвигалось, и это что-то пугало ее.
Кто-то хлопнул ее по плечу, и она вздрогнула от неожиданности.
– А, Петит, привет! – Она прижала руки к груди, показывая, что маленькая веселая брюнетка застала ее врасплох.
– Извини, я не собиралась пугать тебя, просто хотела сказать, что мне очень понравилось твое выступление. Обычно такие вещи надоедают мне до смерти, прямо усыпляют, а твое, ну, по-настоящему заставило меня задуматься. Это было клево. То есть хорошо, я хочу сказать. Вся эта болтовня о том, что можно формировать собственное будущее, лепить как из глины. Ты действительно думаешь, что это возможно… понимаешь, даже если человек не такой умный, как ты?
– В этом-то и все дело, Петит, – мягко усмехнулась Эрика. – Каждый или каждая умен по-своему. Главное, то правильно выбрать направление, по которому пойдешь.
– Звучит просто, – сказала Петит, морща нос, как бы не соглашаясь. – Я хочу быть парикмахером. В этом нет ничего невозможного, верно? И полагаю, даже ничего захватывающего; но я, правда, люблю возиться с волосами, причесывать и взбивать их. Это такое же искусство, как живопись, и я действительно люблю этим заниматься. – Она пожала плечами. – Я хочу сказать, что не похоже, чтобы мне хотелось быть ученым-ракетчиком или кем-нибудь в этом роде.
– Не имеет значения, какова твоя цель, Петит, если она соответствует твоим устремлениям. Все замечают, что у тебя есть способности модельера. Главное, ты должна настойчиво стремиться к своей цели.
Она посмотрела на парня, который стоял позади девушки, опираясь на мотоцикл. Его волосы, скорее всего светлые, были такими грязными, что точно определить их цвет было совершенно невозможно. Похоже, он был одного возраста с Боу, а возможно, и старше, и Эрика была убеждена, что он нездешний, и уж абсолютно точно, ни Боу, ни его мать не знают, что Петит питает к нему симпатию.
– Не позволяй кому-нибудь или чему-нибудь сбить тебя с пути, Петит, – добавила Эрика многозначительно.
– Кто-нибудь или что-нибудь – это значит такие парни, как Майк, – она коротко усмехнулась, оглядываясь через плечо. – Ну, он спокойный, и, кроме всего прочего, он не фигурирует в моем будущем. Просто парень, который приехал сюда на недельку с компанией приятелей. Я хожу с ними на вечеринки, послушать музыку, вот и все.
– Он вроде бы не в твоем вкусе, – неуверенно произнесла Эрика, стараясь не обидеть чувства молоденькой девушки.
– Нет, ты хочешь сказать, что он не в твоем вкусе и не во вкусе Боу, но он точно в моем вкусе.
– Почему? Из-за того, что, кто-то из твоих родителей не одобрил бы его?
– Точно. Он радикально отличается от моего старика, и трудно представить себе, что они с одной планеты. Майк, может, и не соответствует твоему представлению о рыцаре на белом коне и не похож на моего брата, но он и не пресмыкающееся, как мой старик.
Эрика поняла, что коснулась больного места, и хотела пожать Петит руку, но девушка оттолкнула ее.
– Э, все в порядке, ты не должна огорчаться из-за меня. Как я сказала, у меня, как и у тебя, есть свои мечты, и я постараюсь запомнить то, что ты говорила о целеустремленности. – И она улыбнулась, как будто никогда и не было напряженного момента. – Кстати, по-моему, это ужасно, что вы с Боу такие выдержанные, меня просто бросает в дрожь от его хладнокровия. Он заслуживает такую, как ты.
– Благодарю, – сказала Эрика, ошеломленная быстрой сменой ее настроения. Была ли Петит такой беззаботной, как казалась, или, как хамелеон, в одно мгновение меняла цвет, чтобы скрыть свою ранимость?
Эрика смотрела, как молодая девушка уселась на, заднее сиденье «харли», обхватила парня за талию и мотоцикл с ревом понесся по улице. Когда Петит подняла руку в знак прощания, Эрика покачала головой и, отвернулась. Да, у Боу сложная семья, подумала она, они все такие разные. Ей не доводилось встречать подобные семьи. Большинство делилось своими мыслями, желаниями, мечтами, а семейство Боухэнонов напоминало ей диких зверей, которых она когда-то видела в зоопарке Сент-Джоуна, – они были семьей только потому, что обстоятельства свели их вместе.
Петит Боухэнон была похожа на паукообразную обезьяну – крошечная, хорошо сложенная, веселая и неугомонная. Бобби больше походила на тюленя, лоснящегося, щеголеватого, но покладистого – исполняющего все трюки по команде хозяина – и дружелюбного. Берт, очевидно, был змеей, несмотря на то, что больше напоминал ей ласку. А Боу? Она улыбнулась – здесь все просто. Он был пантерой – скрытный, вкрадчивый, мускулистый, умный и такой красивый.
Боухэноны были такие же разные, как звери в зоопарке, но одно связывало их – ненависть к змее.
Глава 7
– Ты вечером собираешься к друзьям? – спросила Ронда Грант.
Эрон не заметил, что она вошла, и сейчас, натягивая через голову тенниску, обернулся на ее голос.
– Да.
– Не думаю, что я готова остаться одна, Эрон. У тебя впереди целое лето. Не можешь ли ты встретиться с ними в другое время?
Эрон уперся руками в шкаф и медленно вздохнул:
– Прошла уже неделя, мама, и я не покидал тебя…
– Это неправда. Сегодня днем ты ходил на выпускай праздник в школу.
– Ты не дала мне договорить, – не спеша произнес он, призывая себя к терпению. – Я собирался сказать, кроме часа сегодня днем. Мне нужно какое-то личное время, и ты, я думаю, хотела бы тоже немного побыть одна.
– Побыть одна? Я уже почти год одна, с тех пор, как твой отец уехал от меня.
Эрон выпрямился и посмотрел на мать, стоящую на пороге его комнаты. Эта сорокасемилетняя женщина была все еще красива, вернее, могла бы быть красивой, если бы не постоянное выражение скорби на лице.
– А, так в этом все дело, да? Уже почти год, как вы с отцом расстались, а ты ведешь себя так, словно потеряла человека, без которого не можешь жить. Мне кажется, ты вполне обходилась без него, пока он был жив. Не думаю, что ему хотелось бы, чтобы ты оплакивала что-то, что умерло задолго до его смерти.
– Ты становишься похож на своего отца, – с горечью в голосе процедила она сквозь стиснутые зубы.
– О господи, мама, оставь это в покое, хорошо? Ты то рыдаешь, что твое сердце разбито, потому что человек, которого ты любила больше всего на свете, мертв, то оскорбляешь его. Как можно?
– И ты будешь говорить мне, что любил его? – Она прижала руки к худой, почти плоской груди, вздымавшейся от возмущения. – Мне, помнится, что вы оба беспрестанно спорили, когда ты был дома на весенних каникулах в прошлом месяце.
