большой.
Ещё я подумала, что если ты прочтёшь все свои письма подряд, без моих, с первого и до последнего, то обнаружишь в себе много нового. Не только «плохого», которое ты иногда любишь в себе открывать. И может быть, ты посмотришь на себя другими глазами? Например, моими. Но всё это я тебе скажу только при встрече лицом к лицу. А сейчас, будь добр, не мешай мне, Яир, я должна записать здесь кое-что ещё.
Он бежал ко мне вдоль всей дорожки, не понимая, почему я сегодня не бегу ему навстречу с криком «А кто ко мне пришёл!». А посредине дорожки выбоина — там, где не хватает плитки. Амос уже два месяца обещает починить, но всё никак не соберётся. Там у него и заплелись ноги. Но и это не ответ, я же никогда не жду, пока он добежит до этого места; всегда встречаю его там, уж хотя бы потому, что этот бег сохранился в нём с тех самых пор, с двух лет. Всегда бежал с радостью — мы оба с ним скачем и кричим, а от объятий он уклоняется, не понимая, кто эта женщина перед ним(и зачем я это пишу?) — а сегодня… Что же случилось сегодня? Я его увидела. Увидела таким, каким мне нельзя его видеть — шатающегося, с запутавшимися ногами. А когда у него свалились очки… Нет, я не имею права это писать! Просто я подумала, что она пытается, изо всех сил пытается и не может взлететь. И мгновенная, неуправляемая злость — не на него… Не на него? И на него тоже. Да. И на то, что в нём — что словно мешает ей вырваться из него. Десять лет — а я всё так же ищу знаки и намёки. «Злость на него» — как я набросилась тогда на тебя за эти слова! И злость на Амоса из-за плитки. И злость на Анну — её я тоже сегодня не обошла — но вся эта злость так и не сложилась в один ответ.
Я стояла там, а здесь он вышел из автобуса и побежал. Здесь не хватает плитки. А ещё я увидела, как шофёр смотрит ему вслед…
Да.
Он уже собрался уезжать, но почему-то остановился и посмотрел. Я видела троих детей в микроавтобусе, которые смотрели, ничего не видя. Они ездят вместе каждый день вот уже четыре года и не узнают Йохая. И он их не узнаёт. А шофёр почему-то не торопился сегодня уезжать и наблюдал, как он бежит. Шофёр новый и, похоже, неопытный. А хуже всего — его взгляд: «…как трагедия притягивает глаз». Когда он споткнулся в том месте, где не хватает плитки, я, как видно, была так далека от него, так настроена против него, что даже не пошевелилась.
Я не буду выдирать этот лист. Он останется в твоей тетради — его ты тоже получишь. Ты уже слышал от меня вещи похуже. Вот только сейчас я почувствовала новый укол — самой себе, для себя, я так никогда не писала…
Мне следовало вырвать предыдущий лист. Я вижу, что он открыл лазейку для остальных, а это ни к чему, во всяком случае сейчас — в моём состоянии. После обеда немного «штормило». Зато дом теперь чистый — давно он уже не был таким чистым. Потом я снова взялась за тетрадь, и слова потянулись друг за дружкой. Я хотела, чтобы в ней были только твои слова. Всю неделю, переписывая, я не прибавила ни одного слова от себя, а теперь, смотри-ка — целый поток, но не тех слов, которые я хотела тебе сказать, и не тем голосом.
Ты же мне ещё и строчки не прислал в ответ на последнее письмо. Не отреагировал, а ведь я рассказала тебе кое-то очень важное. Хоть бы вежливая отписка… Как ты можешь? Ты можешь! Это я не могу. Мне даже страшно, насколько я не могу…
Доброе утро, новый день. Не беспокойся. Я уже в порядке. Я выбралась из водоворота, который ненадолго увлёк меня вчера. Когда будешь читать, что я написала на предыдущих страницах, посмеёмся надо мной вместе.
Сейчас четверть шестого, скоро рассветёт.
В это самое время три дня назад я закончила переписывать твои письма и несколько минут сидела без всяких чувств, ошеломленная и слегка пьяная. Я подумала, что теперь смогу писать только твоими словами. И что мне трудно, почти невыносимо, закрыть сейчас эту тетрадь. И что я всё ещё жду первого отрезвляющего толчка, а его нет и нет. Вместо него я увидела рассвет, какого много лет не видела: волны золотистого света плыли над Иерусалимом, и я сказала себе, что это — знак.
Вот и сейчас — солнце! Сегодня немного менее торжественно, но всё равно, пойдём прогуляемся.
Почувствуй, какой аромат! Такой воздух бывает только в этот час — наполненный запахами и брррр, холодный! Каждое дерево и каждый камень укутаны в своё облако. Если я постою так ещё немного, то тоже заиндевею и окутаюсь облаком. Я опять поведу тебя к плотине, чтобы показать такую панораму, какой ты ещё не видывал… (Дыхание перехватило, пришлось присесть на камень).
Как после долгой поездки на поезде, у меня в голове колёсами стучат твои фразы и обрывки фраз. Я могла бы почитать тебе их наизусть, но я хотела бы, чтобы некоторые из них ты забыл — так будет лучше. И вообще, пусть слова больше не стоят между нами.
Я хочу чтобы мы материализовались. Неважно, как. Чтобы можно было к тебе прикоснуться, ощутить запах твоего пота, увидеть, как ты совершаешь разнообразные действия. Например, жаришь яичницу.
И только, когда мы встретимся, я расскажу тебе, что я пережила после разговора с Амосом, и как жила всю эту неделю с твоими письмами. Как я спорила с тобой, переписывая их, как рвалось к тебе моё сердце, и сколько пачек носовых платков я извела из-за досадного непонимания и сумасшедшего понимания. Продолжим путь, пока солнце не разогнало все облака.
Я вдруг вспомнила, что забыла запереть дверь, а Йохай иногда в это время ведёт себя беспокойно. Жаль, очень жаль, я хотела дойти с тобой до самой плотины — там глубоко, можно погрузиться в облака и гулять в них, но я должна немедленно вернуться…
Не беспокойся. Я уже здесь, а он спит. И я совсем не забыла запереть… Зря испугалась. Сама себя напугала, когда почти уже дошла… Теперь это меня бесит, ведь я хотела, чтобы ты увидел, как я представляю себе место где перемешиваются судьбы и люди, и побродил там немного со мной. И этот особенный запах, которого нет в другое время дня, когда сухие колючки пропитываются влагой. Если бы у меня было ещё хотя бы три минуты, да хоть минута, я спустилась бы с тобой туда.
Хорошо, хоть рассвет увидала — будто заключила тайный союз со всем этим днём. Мы когда-нибудь сходим туда вместе, в свободное время.
Посмотри, как я сижу на ступеньках, восстанавливая дыхание… Какое удовольствие быть просто телом, живой плотью, совершающей правильные действия, абсолютно свободной от таких слов, как «жаль» и «но»…
(Уже шесть, и нужно спешить в дом — в восемь приедут за Йохаем. Увидимся позже!)
…По пути сюда я сорвала лимон. Зелёный и жёсткий лимон начала зимы — весь класс наполнился его ароматом. Тридцать три головы склонились над листами контрольной работы. Время от времени чья-то пара глаз, с трудом оторвавшись, смотрит на меня (иногда я думаю — а как влияет на меня то, что каждый день в течение многих часов я нахожусь под взглядами)…
Один очень симпатичный мне ученик помахивает передо мной плакатом, написанным большими буквами на листе бумаги: «Сезон розмарина закончился?»
Ты знаешь, что я медлительна (по сравнению с тобой, разумеется). Но после вчерашнего дня у меня в голове прояснилось, и то, что казалось раньше сложным, вдруг стало совсем простым. Например, я поняла, что ни за что не захотела бы отказаться от наших отношений. Я готова ждать столько, сколько понадобится, сколько необходимо тебе. Ведь то, что существует между нами, достойно ожидания! И ещё я сегодня чувствую, что у меня есть время, жизнь будет долгой, и букет из тридцати крокусов — чудесный букет! Яир, я не считаю тебя тем человеком, который сможет меня исцелить, но может быть на этом этапе жизни мне нужен не столько врач, сколько человек с похожей раной?
