крыться как в более медленном распространении информации среди сельского населения, так и в установившихся добропорядочных отношения между работниками и работодателями.
К середине 1946 г. фактически был завершен период массовой репатриации бывших «восточных рабочих»412. Для большинства иностранных работников принудительного труда окончание пребывания в Германии означало окончание пережитых трудностей. Для большинства бывших «восточных рабочих», возвратившихся в Советский Союз, окончание пребывания в немецком плену было лишь продолжением или даже началом новых трудностей413.
Поражение вермахта под Сталинградом поставило Германию перед необходимостью тотальной мобилизации трудовых и материальных ресурсов и привело к осознанию нацистской верхушкой ограниченности резервов рабочей силы, поступавшей с оккупированной территории СССР. Рост дефицита рабочей силы в сельском хозяйстве в условиях его постепенного отхода на задний план при обеспечении трудовыми ресурсами повысил ценность каждого отдельного «восточного рабочего» в аграрном секторе, в особенности для владельцев мелких и средних крестьянских хозяйств. Организация быстрого перераспределения рабочих в соответствии с неотложными нуждами отдельных отраслей экономики, а также повышение производительности труда имевшегося в распоряжении контингента иностранных рабочих встали на повестку дня ведомства Генерального уполномоченного по использованию рабочей силы и других соответствующих ведомств «третьего рейха».
Эволюция национал-социалистической политики в отношении рабочей силы из СССР, вызванная неудачами на Восточном фронте, нашла в сельском хозяйстве лишь весьма опосредованное выражение. Некоторая модификация законодательства, которая приводила его в большее соответствие с условиями сельскохозяйственного труда и экономическими потребностями, сопровождалась декларацией улучшения пропагандируемого образа и отдельных аспектов жизни и труда «восточных рабочих». Ввиду специфики сельскохозяйственного труда общеимперские меры по повышению трудоспособности советских граждан не нашли в сельском хозяйстве столь отчетливого выражения, как в промышленности, они были ограничены введением запрета на рукоприкладство и попыткой привнесения в систему принудительного труда «восточных рабочих» отдельных элементов рыночного стимулирования производительности труда.
Провал планов «блицкрига» на Восточном фронте сделал необходимым привлечение в немецкую экономику трудовых ресурсов из СССР. Аграрный сектор в числе других отраслей экономики с высокой долей тяжелого физического труда стал сферой массового использования «восточных рабочих». Использование принудительного труда советских граждан в сельском хозяйстве национал-социалистической Германии осуществлялось в условиях системы принудительного труда, созданной еще для польских граждан. Набор, распределение и перевод «восточных рабочих» проходили в рамках возникшей в годы Веймарской республики и успешно развитой в первые военные годы административной системы контроля над иностранными рабочими. В то же время расовое законодательство, регулировавшее условия труда и содержания «восточных рабочих», отличалось высоким уровнем дискриминации.
Специфика трудовой деятельности в сельском хозяйстве обусловила тесное взаимодействие «восточных рабочих» с владельцами мелких и средних крестьянских хозяйств, вызывавшее серьезное беспокойство верхушки НСДАП. Для обеспечения необходимого уровня изоляции советских граждан немецкое руководство применяло обширный пропагандистский и контрольнорепрессивный аппарат, эффективность которого в условиях сельскохозяйственного быта особенно малых и средних крестьянских хозяйств была относительной.
ГЛАВА 3. ПРАКТИКА ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ТРУДА «ВОСТОЧНЫХ РАБОЧИХ» В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ГЕРМАНИИ
§ 1. Условия труда и содержания «восточных рабочих» в сельском хозяйстве
Условия пребывания иностранных рабочих в «третьем рейхе» зависели от ряда факторов, совокупность которых определяла их шансы на выживание и сохранение здоровья. Законодательство национал-социалистов ставило «восточных рабочих» на низшую ступень иерархии иностранцев, предписывая для граждан из Советского Союза максимально суровые условия труда и содержания. Представление о характере будущей трудовой деятельности они могли получить еще во время депортации.
Показателен процесс депортации, описанный Валентиной У., которая летом 1942 г. в возрасте 16 лет направлялась к родственникам в г. Россошь Воронежской области и попала в облаву. Спустя почти 50 лет она вспоминает: «Нас забрали (...) не доходя до переправы через Дон. (...) В каких-то сараях мы там были под охраной, но охрана - это были русские, с белыми повязками, (...) догнали нас до Ростова. (...) А с Ростова нас посадили до Есеноватова. От Есеноватова нас, там перегрузили почему-то, довезли до Шепетовки. Вагоны закрыты. В степи останавливали, что-то давали (поесть), но везли быстро. (...) Помню, днем туда нас привезли в эшелоне. (...) Стали выгружать, в вагонах выкидывают трупы, понимаете, мертвые. И погнали, смотрим, какие-то люди копают ямы, смотрим, знакомая одежда, до меня уже дошло, что там же закапывали мертвых, которые с эшелона»414. Тяжелые условия транспортировки, жажда, голод, бесчеловечное обращение сопровождавшего эшелон конвоя привели уже во время транспортировки к смерти самых ослабленных из числа угнанных советских граждан.
Киевлянка Валентина С., угнанная в Германию вместе с сестрой в апреле 1942 г., так описывает унизительную процедуру медицинского обследования и санитарной обработки: «Привезли нас в Люблин. Там, значит, нас согнали как скот в это... в баню. Сразу (...) начали чистить, чтобы не было грязи (показывает на себе, что брили покрытые волосами части тела) чтобы не было никаких сороконожек. Ну... и помылись. Помылись... Мужчины, женщины, девчата и старики - все вместе. Бабки начали плакать»415. Условия проведения дезинфекции и медицинского осмотра были таковы, что депортированные могли осознать: для будущих работодателей - они не люди. Испытанный стыд за свою наготу, а также чувство беззащитности оставили глубокую психическую травму особенно у женщин.
Последние иллюзии «восточных рабочих» в отношении своего положения в рейхе были развеяны на биржах труда в момент распределения по хозяйствам. У 13-летней Елены М. происходившее вызвало ассоциацию с рынком рабов: «Да, как скот. Приезжает... Приезжает какая-то семья, пройдет и пощупает, как у тебя руки... Работают или нет? Можешь ты что? Дохлых-то никто не хотел брать.. .»416. Тот факт, что немецкие крестьяне платили при этом на бирже труда деньги за работника, только подтверждал предположение депортированных: «За меня платили копейки. Ну, покупали, так сказать, работника. Ну, хозяева покупали... на производство...», - вспоминает Устина Ш.417 Украинец Иван К. подробно описывает отбор, которому он подвергся на бирже: «Подходит немец: «Встань!» - показывает, парень встает. «Закатай рукава!» - закатал. «Подними галоши!» - поднял. «Присядь!» - присел».418
Нацистские методы депортации и распределения рабочей силы способствовали складыванию у «восточных рабочих» представления о том, что их ожидает принудительный труд в агрессивной и враждебной по отношению к ним среде. Однако после распределения по хозяйствам депортированные граждане Советского Союза попали в разные условия труда и содержания. Одни «восточные рабочие» были полностью интегрированы в немецкие семьи, другие испытали унизительное обращение и находились в условиях содержания, сравнимых с лагерными.
Законодательной основой осуществления национал-социалистами политики дискриминации
