Через некоторое время на кухню пришел Хотце и принялся за бутерброды. А на следующее утро начался мой первый рабочий день. На птицеферме нужно было быть очень рано, и Хотце поехал со мной. Доехав до птицефермы, мы сошли с велосипедов. Его друг Радни, высокий светло-русый мужчина, уже поджидал нас у ворот. У входа в служебное здание Хотце попрощался с нами. Радни привел меня в свой скромно обставленный кабинет и сразу спросил, сколько мне лет.
Получив ответ, он потер подбородок и сказал, что знает, кто я, но просит меня называться всем моим вымышленным именем.
«Ты будешь работать с цыплятами. Тут у нас есть два барака, в которых содержатся только совсем маленькие цыплята. Ты должен следить за тем, чтобы они не разбегались. Потом ты станешь продавать цыплят. Многие наши клиенты покупают кур и цыплят, которых мы выращиваем только для них. Твоей задачей будет отличить молодого петушка от молодой курочки».
«Я это уже умею», — перебил я.
«И совсем маленьких отличишь?»
«Нет».
«Ладно, я тебя научу».
«Еще ты должен заботиться о том, чтобы малыши получали специальные добавки в корм и чтобы у них было достаточно воды. Когда опилки в загонах загрязнятся, ты должен смести их в кучу и вывезти из загона на тачке. Я покажу тебе место, куда их нужно сваливать. Мешки со свежими опилками ты найдешь позади бараков».
«А что мне нужно делать с цыплятами?»
«Хороший вопрос! В загоне есть большая деревянная задвижка, которую можно выдвигать, затем ты загоняешь цыплят в заднюю часть барака и закрываешь их задвижкой. Сделав это, ты убираешь переднюю часть, посыпаешь ее свежими опилками, наполняешь кормушки зерном и водой, задвигаешь обратно задвижку, впускаешь цыплят, а потом убираешь заднюю часть. В бараке две двери — спереди и сзади. Через эти двери ты можешь провозить тачку. Понятно?»
«Понятно».
«Сейчас придет моя жена и принесет тебе завтрак».
«Я уже позавтракал».
«Прекрасно, позавтракаешь еще раз. Первое время клиентов буду обслуживать я. Ты можешь посмотреть, как я это делаю. А потом ты сам будешь обслуживать клиентов. Бояться их не нужно — они очень приятные люди. А под военной формой у них такая же задница, как у всех остальных. Если они спросят о твоем прошлом, можешь им наврать с три короба. Да смотри, не проболтайся случайно! Ну, как тебя зовут?»
«Макс Гемберг».
«Отлично».
«Я жил в Целендорфе. Наш дом разбомбило».
«В каком месте Целендорфа ты жил?»
«Мексикоплац. Вероникаштайг, 11», — ни секунды не задумываясь, ответил я.
«Ну что ж, ты прекрасно подготовлен».
Во время нашего разговора я исподтишка разглядывал Радни.
«У него слишком коротко острижены волосы. Даже кожу на голове видно!» — размышлял я.
А вслух сказал:
«Вдруг они меня про „гитлерюгенд“ спросят! Я скажу, что я член отряда „гитлерюгенда“ в Кепенике».
«А вот это говорить не нужно. У меня очень много клиентов из Кепеника, и может случиться неприятность, если кто-нибудь из них знает тамошний „гитлерюгенд“. Ты лучше скажи, что помогаешь здесь только временно, а отряд твой находится в Целендорфе и ты не хочешь из него выходить. Это звучит вполне правдоподобно и даже патриотично, в национал-социалистическом духе. Именно то, что нравится „золотым фазанам“. Ладно, Макс, поешь и принимайся за работу. И никогда не забывай говорить нашим клиентам „Хайль Гитлер!“»
В кабинет вошла фрау Радни и протянула мне сверток с бутербродами.
«Меня зовут Зигрид, моего мужа — Гюнтер. Мы оба знаем тебя с пеленок. Поэтому говори нам „ты“».
Она налила из термоса чашку горячего куриного бульона. Я медлил в нерешительности. «Давай ешь, набирайся сил!» — подбодрила меня Зигрид. У нее были очень светлые волосы, заплетенные в две толстые косы. Таких густых волос я еще никогда не видел.
Потом она ушла. Я неспеша выпил горячий бульон, и Гюнтер Радни приступил к моему обучению.
«Ты немного похож на итальянца».
«Да уж, за викинга меня никто не примет».
Радни поднялся. «Именно такое выражение лица — уверенное и немного дерзкое — должно быть у тебя при работе с клиентами».
Он поставил на стол мою пустую чашку, взял меня под руку, и мы отправились в бараки, где содержался молодняк. Пол бараков покрывало множество желтых комочков — крошечных цыплят.
«Как же я вообще смогу ходить здесь?»
«Не бойся — они уступят тебе дорогу».
Он уже на практике показал мне приемы, о которых рассказывал в своем кабинете, и оставил меня одного, не забыв напомнить о том, что сегодня нужно убрать помещение.
«С этим мне никогда не справиться», — подумал я и осторожно открыл маленькую деревянную дверь загона.
Цыплята устремились назад. Я быстро закрыл дверь загона и проверил, не убежал ли какой-нибудь цыпленок. Потом я осторожно стал пробираться сквозь кучу копошащихся и пищащих желтых комочков. Несколько цыплят даже умудрились взобраться на мои ботинки. Я до половины вытянул из загона задвижку и загнал цыплят в заднюю половину. Двух совсем маленьких мне загнать не удалось. Я поймал этих цыплят — они были очень теплые на ощупь, их сердечки учащенно бились, — и бережно опустил в общую кучу. Потом я задвинул обратно задвижку и принялся чистить загон. Это была адская работа! Боль в мышцах еще долго давала о себе знать. Через пару недель я уже мог различать породы кур и безошибочно называть их. Гюнтер хорошо натаскал меня, а после того, как я повозился немного с утками и гусями, совсем освободил меня от ухода за цыплятами.
Первый «золотой фазан», которого я обслуживал, сразу спросил:
«Ты хорошо различаешь здешних кур?»
«Ясное дело!» — ответил я.
«Можешь выйти со мной?»
«Да, конечно».
«Скажи — это куры-несушки?»
Он показал на кур, бегающих по участку.
«Это курогуси», — сказал я.
«Куры или гуси?»
«Оба», — ответил я.
Краешком глаза я заметил появившегося позади меня Гюнтера. И осмелел. В моем голосе послышались нахальные интонации.
«Если на несколько дней оставить кур и гусей одних, случается неприятность, и в результате получаются курогуси».
Гюнтер подошел поближе. Мне показалось, что наша беседа очень заинтересовала его.
«Такого не может быть», — засомневался «золотой фазан».
«Почему же, вполне может. Это как смешение рас. Но, слава Богу, они не евреи и не цыгане».
«Золотой фазан» сначала посмотрел на Гюнтера, потом снова на меня.
«Парень говорит ерунду?» — спросил он Гюнтера.
«Ну почему же. Правда, он несколько сгущает краски, но в основном верно».
