– Дамы и господа, – сказал он, обращаясь к публике. – Добро пожаловать на показ картин. Однако на настоящий момент они не продаются.
Заявление владельца галереи было встречено ревом протеста.
– Не продаются! Я простоял в очереди три часа!
– Но это возмутительно!
– Как это так? Картины не продаются?!
В этот момент вперед выступил гангстер Даргело:
– Можете делать, что хотите со всеми остальными картинами, но три штуки я приобрел. Вот ваши деньги.
Телохранители молча обступили Даргело, давая понять, что торг в данном случае неуместен.
Лизетта бросилась к Даргело и схватилась за картины, пытаясь вытащить их у него из рук.
– Ты, тупица! Они не для тебя!
– Но, конфетка моя, кто еще имеет право владеть ими, как не тот, кто любит тебя всем сердцем?
В толпе послышались возгласы:
– Выходит, вы потакаете разбойникам, а порядочным горожанам даете от ворот поворот?!
– Вы закрываете дверь перед общественностью, чтобы позволить спекулянтам сколачивать деньги на мертвой женщине?
Эти слова подействовали на толпу, словно искра на бикфордов шнур. Началась цепная реакция. Люди, расталкивая друг друга, продирались к стенам, чтобы сорвать ближайшую работу, и выстраивались в очередь за гангстером с бумажниками в руках.
Несколько мгновений Фальконе глотал ртом воздух, набираясь храбрости, и наконец, перекрикивая толпу, обратился к Даргело:
– Месье Даргело, спешу напомнить вам, что вы находитесь на улице Лаффит, а не у себя в Бельвиле. Если вы немедленно не положите сюда эти картины, я вызову полицию.
– Полиция?
Это слово подхватили другие, и оно эхом прокатилось по толпе.
– Мои слова относятся ко всем здесь присутствующим, – заявил Фальконе.
Но вместо того чтобы утихомирить разбушевавшуюся толпу, его угрозы имели эффект прямо противоположный. Те, кто уже попал внутрь, громко выражали свое возмущение, а среди тех, кто еще находился снаружи, началась настоящая паника. В страхе, что двери сейчас закроют на засов, все разом бросились к входу, расталкивая друг друга. Через пару мгновений в помещение набилось столько публики, что стало трудно дышать. Те, кому не повезло попасть внутрь, отчаянно напирали, давя друг друга.
Фальконе безуспешно взывал к порядку. Мэйсон обвела взглядом творившееся вокруг сумасшествие. Но ни страха, ни даже волнения она не испытывала. На лице ее играла довольная улыбка: «Они дерутся из-за моих картин!»
Раздался резкий полицейский свисток. Очевидно, кто-то из служащих Фальконе успел сбегать за подмогой. Но появление полиции только усилило хаос.
«С каждой минутой все лучше и лучше!»
Мэйсон крутила головой по сторонам, наслаждаясь зрелищем. Она с трудом удерживалась от того, чтобы громко не расхохотаться. Даже в самых смелых мечтах она и представить не могла, что ее картины вызовут такой ажиотаж.
Но тут она заметила некоторое движение. Толпа расступалась, образуя живой коридор, ведущий от стены, на которой висел ее автопортрет. Мэйсон ничего не понимала. И тогда она увидела Ричарда Гаррета. Он шел по направлению к ней. Глаза его сверкали решимостью.
«Что он делает?»
Когда он приблизился, Мэйсон увидела, что именно он делает. Каждого, кто оказывался у него на пути, он бесцеремонно брал за предплечье и отодвигал в сторону, освобождая для себя проход. Его действия были мало сказать решительными, они были агрессивными, но при этом он умудрялся оставаться в рамках хорошего тона, сопровождая каждый свой толчок локтем подобием вежливой улыбки и словами: «Извините. Спасибо. Чудная шляпка, мадам. Мы немного передвинем вас туда, хорошо?»
И вот, наконец, он раздвинул по сторонам всех тех, кто стоял между ним и Мэйсон, подхватил Мэйсон под руку и сквозь строй провел ее к парадной двери. Там, за дверью, маячила желанная свобода и вожделенная безопасность. В больших выразительных глазах Гаррета читалась легкая ирония и приятное изумление:
– Обычно я не так бесцеремонен при первом знакомстве, но вы, надеюсь, меня простите.
Еще до того, как Мэйсон нашлась с ответом, полиция рванула в здание, расталкивая собравшихся и отчаянно свистя. Толпа людей заколыхалась, образуя волну, грозно заревела, как штормовое море, едва не сбив Гаррета с ног. Тот успел прижать к себе Мэйсон до того, как людской поток разделил бы их с Гарретом, увлекая за собой.
Мэйсон ничего не оставалось, как обнять его за шею обеими руками. И тут он поднял ее, закружил, расталкивая стоящих рядом людей, и, воспользовавшись освободившимся для маневра пространством, поспешил скрыться, унося Мэйсон в своих объятиях.
Она ухватилась за него изо всех сил. Ее толкали чужие плечи, но, прижимаясь к мускулистой груди Гаррета, Мэйсон мысленно сравнивала Ричарда со средневековой крепостью, способной выдержать и не такую осаду.
