Нахлынула усталость, нужно отдохнуть. Он лег на диван и заснул глубоким сном.
Ему снился ангел — существо, похожее на обыкновенного человека, но с крыльями, взлетевший над пустыней, чтобы увидеть мир с высоты. Земные вещи казались ближе оттуда, охватываемые единым взглядом, — все на своих местах, все в своем настоящем предназначении. Именно такой мир он предпочитал.
С высоты, издалека, все приобретало четкость и ясность. Все начинало свой полет. Даже у предметов и вещей вырастали крылья. И Джим наконец-то улыбнулся.
26
28 августа 2001 года. Париж, кладбище Пер-Лашез
Чугунные решетки кладбища
Пишут сплошную ложь!
Я купила первую попавшуюся газету: я должна знать, что меня ожидает. Но столь нелепого вранья и выдумок, взятых непонятно откуда, трудно было даже представить.
До чего дошли! Пишут, что, если даже правда, будто я впервые оказалась в Париже, моя бабушка, знаменитая пианистка Катрин Сеймур-Морсо, здесь как у себя дома и нужно вести расследование в этом направлении.
Я в ярости! При чем здесь моя бабушка? Как они смеют поливать грязью ее имя?!
От злости мне хочется разорвать газету, но внимание привлекает любопытная деталь: тело Дзубини уже покинуло морг и будет похоронено завтра на кладбище Пер-Лашез, именно там, куда меня посылал бродяга с Вогезской площади…
Я выхожу из дома за полночь и удивляюсь, что город освещен так ярко и полон жизни. Я оглушена шумом ночных заведений, баров, бистро, отзвуками беззаботных разговоров гуляющих людей.
Брожу по незатихающему городу до самого утра и с первыми лучами солнца появляюсь перед чугунными решетками кладбища.
Охранник, к счастью, не обращает на меня никакого внимания. Пользуясь возможностью, я быстро проскальзываю внутрь и, играя роль туристки, покупаю небольшой буклет, где указаны памятники и могилы известных людей. Начинаю перелистывать его.
Бродяга с Вогезской площади говорил о виновных и невинных и о том, что я должна прийти сюда. Может быть, в самой жизни знаменитостей, похороненных здесь, кроется разгадка, дорога, по которой нужно пройти. Читаю краткие сведения о людях, обретших здесь покой: Модильяни, Россини, Макс Эрнст, Айседора Дункан. Меня особенно поражает история любви Наполеона и Марии Валевской. Здесь, в Париже, захоронено только ее сердце, а тело увезено в Варшаву, столицу ее любимой Польши.
Вспомнились слова Жерома Дзубини: «Я здесь, чтобы помешать тебе следовать за его тенью и слушать свое сердце…»
Значит ли это, что следовать порыву сердца — опасно?
27
Мария Валевская
Бродно, Польша, 7 декабря 1786 года — Париж, 11 декабря 1817 года
Слава Наполеону, спасителю Польши, посланному ей Небом.
Мария смотрела на своего ребенка — да, несмотря ни на что, она была горда, что родила сына императору. Разглядывала его внимательно, ища сходство с отцом.
Тень омрачила ее лицо, она расстроилась, думая, что не увидит, как вырастет ее любимый сын Александр. Одна цыганка нагадала ей, что Мария умрет молодой, а она верила цыганкам. Несколько лет назад они предсказали, что Мария встретит великого человека, более того, самого великого, и что он станет ее настоящей любовью.
Это произошло во время первого визита Наполеона в Варшаву. На приеме в свою честь император заметил восторженный взгляд молодой красавицы, блондинки с огромными голубыми, невероятно красивыми глазами, длинными волосами и прелестным мягким выражением лица. Она показалась ему ангелом или лесной нимфой. Он сразу же поинтересовался, кто это такая.
«Жена графа Валевского», — ответили ему.
Граф стоял тут же, рядом, и казался ее дедушкой. Поэтому Наполеон без колебаний пригласил Марию танцевать. Они танцевали вместе весь вечер. Мария была на седьмом небе. Она забыла обо всем, в сердце был только он. Мария ненавидела русских, которые убили ее отца. Обожала своего брата Теодора, своего преподавателя Николая Шопена, отца знаменитого Фредерика. Любила свою родину и, еще даже не встретив его, любила Наполеона Бонапарта, живую легенду. Она преклонялась перед ним, подобно всем полякам, как перед единственно возможным освободителем родины.
И сейчас она находилась в его объятиях. Это был он, тот великий человек, которого нагадала цыганка.
На следующий день к дому Валевских подкатила императорская карета. Марии преподнесли море цветов и письмо в конверте с императорскими печатями: «Я видел только вас, был восхищен только вами, желаю только вас, прошу ответить мне сейчас же, чтобы успокоить мой пыл и мое нетерпение. Наполеон».
Для Марии пришло время любви. Эта любовь, которую она ждала всю свою жизнь, давала силы преодолевать любые препятствия. Мария последовала за императором в Париж, Вену — повсюду, где имелась хоть малейшая возможность побыть вместе. Несмотря на трудности тяжелых переездов, скрываясь ото всех, перенося неизбежные разлуки, она шла за ним.
Потом случилось то, чего она боялась и желала больше всего на свете. Мария зачала ребенка. Наполеон, убежденный в своей бесплодности, был совершенно счастлив, и она уже мечтала об их возможном браке. Поддалась иллюзии, что этот человек (которого она любила больше самой жизни) останется с ней навсегда.
Мария помнила то, что сказала в невинности и правдивости своей молодости, своего чистого сердца: «Все мои мысли исходят от него и возвращаются к нему. Он для меня все — вся моя будущность, вся моя жизнь».
4 мая 1810 года на свет появился Александр Флориан Жозеф Колонна-Валевский, плод этой любви, — сын Марии, который был только ее. Навсегда.
Марию душили слезы, когда она держала его в объятиях, когда целовала это маленькое хрупкое существо, когда укладывала его в колыбельку. Надежды на совместную жизнь с великим, не принадлежащим себе человеком растаяли очень быстро. Та цыганка сказала ей правду: Мария умрет молодой. Самый страшный удар, после которого ей расхотелось жить, нанес сам император, сообщив, что собирается развестись с Жозефиной, чтобы жениться на представительнице королевской династии. Позже последовал еще один удар: играя ее судьбой, изгнанный на Эльбу Наполеон позвал Марию к себе на остров. Она прибыла туда сразу же с маленьким сыном на руках и была вынуждена жить тайно, в едва приемлемых условиях. Но даже такая короткая идиллия вновь оказалась разрушена, так как распространилась молва, что
