ненатуральную. Кажется, он слепой. Вдруг, словно читая мои мысли, он оборачивается и говорит:
— Не беспокойтесь, это место я хорошо знаю. И потом, я немного еще вижу. Какие-то тени… но это мне помогает. Дегенеративная макулопатия, ничего нельзя сделать.
— Мне очень жаль.
Мой ответ искренен, но все же я чувствую облегчение, что он никак не мог узнать меня.
— Ко всему можно привыкнуть. Самое главное, чтобы меня не лишили музыки. Не смогу жить без нее. Хотя иногда, как, например, сейчас, мне хотелось бы хорошо видеть.
— Почему?
— Хотел бы посмотреть ваши рисунки. Думаю, они очень красивые.
— Почему вы так решили?
— Я привык видеть людей через их голос. И у вас он красивый. Значит, и ваши рисунки тоже.
— Сколько вам лет, господин Дюпон? — поддавшись импульсу, спрашиваю я.
— Тридцать шесть, но выгляжу моложе, правда?
— Да, действительно.
Он снова приближается ко мне:
— Только подумайте! Сегодня Джиму было бы больше пятидесяти семи лет! Вы можете представить Моррисона в пятьдесят семь? Когда Джим умер, ему было всего двадцать семь, но врач, который его осматривал, сказал, что он выглядел на тридцать лет старше.
— Как он умер?
— Из-за передоза, как многие его коллеги. А торговец наркотиками, продавший ему последнюю дозу, — тот же человек, который продал последние дозы Джимми Хендриксу и Дженис Джоплин. Настоящий истребитель рок-звезд! Кстати, он жил с Марианной Фейтфулл — Марианной, полной веры и… наркотиков. Джим предсказал, что станет третьим, потому что имена всех троих начинались с «дж». Хотя Моррисон ненавидел героин.
Марсель мне очень симпатичен. Мне нравится, что он воодушевляется, когда рассказывает о давно ушедших героях и событиях, оставляющих большинство людей равнодушными. Он не говорит банальности и с удивительной легкостью открывает свой мир незнакомому человеку.
— Откуда вы знаете все это?
— Я защитил университетский диплом по психологии в прошлом году. По теме распространения наркотиков в движении хиппи в шестидесятые и семидесятые годы.
— Странная тема для диплома…
— Да. Потому я и работал над ним так долго. В университете не очень серьезно отнеслись к этой проблематике. Но я считаю, если наркотики столь сильно влияют на массы и воспринимаются ими в качестве инструмента освобождения, я, как психолог, обязан изучить это явление максимально глубоко.
— И к какому заключению вы пришли?
— Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием, умирающие от голода, истерически обнаженные, волочащие свои тела по улицам черных кварталов, ищущие болезненную дозу на рассвете…
Не знаю, смеяться или думать, что у этого парня не все в порядке с головой. Он говорит так, как будто читает стихи.
— Что за странные слова?
— Это из «Вопля» Аллена Гинзберга. Самые прекрасные стихи бит-поколения. А вывод моего диплома состоит в том, что иллюзии целого поколения хиппи привели это поколение к массовому разрушению наркотиками. Кстати, совершенно логично. Как в свое время, после Великой французской революции, Террор уничтожил все идеалы, убив тысячи людей. Как Сталин, проделавший то же самое после Октябрьской революции, но уже с миллионами.
— Не понимаю…
— Человек боится свободы, счастья. Именно боится. И когда видит конкретный путь к своему настоящему освобождению, старается избежать его любым способом.
— Почему?
— Потому что не хочет брать на себя ответственность за свою собственную свободу, свое счастье. Потому что нуждается в зависимости.
— То, что вы говорите, очень печально.
— Да, я знаю. Но, к счастью, это только моя гипотеза. И я буду рад, если кто-нибудь ее опровергнет. Фактами. Кстати, я написал пьесу для театра. В ней я обращаюсь к этой теме, показывая жизнь другого большого поэта, также избравшего иной путь, — Артюра Рембо. Я был бы очень рад, если бы вы пришли посмотреть спектакль. Это в открытом театре в парке Монсо, недалеко от Триумфальной арки.
— Я бы с удовольствием пришла, но не знаю, если…
— Вот адрес театра. Я рассчитываю на вас. Более того, я дам вам пригласительный билет на двоих, так что если захотите прийти с кем-нибудь…
Беру билет, который Марсель протягивает мне с улыбкой.
— Да, разумеется, я приду.
Что я делаю?! Похоже, я совершенно потеряла разум. Меня обвиняют в убийстве, вся полиция Парижа поставлена на ноги и ищет меня, а я планирую посещение театра, как будто ничего не случилось.
Полное отсутствие чувства реальности? Но на самом деле происшедшее начинает пробуждать во мне ощущение полной свободы.
— «Следуй за своим духом», как написано на могиле! — добавляю я.
Марсель улыбается:
— В пятницу вечером, в половине десятого.
31
Июнь 1971 года. Париж, Нотр-Дам
Настоятельная необходимость освободиться от всего
Наконец он получил подтверждение! Он не сумасшедший: тигр и в самом деле существовал — в Новом Орлеане, так же как на улице Ботрейи. Он существовал, и его нельзя было избежать. Что еще нужно узнать о нем? Чем нужно его кормить?
Джим чувствовал себя усталым и пронизанным страхом, но понимал, что у него нет выбора. Его дорога еще не закончена.
Он сделал шаг вперед, не зная, куда нужно двигаться. Направился к Нотр-Дам. Вошел в собор и в одной из часовен зажег свечу, наблюдая, как тает воск, как стекает на остатки свечи, придавая ей новую форму.
«Леса свечей собора Нотр-Дам…»
Возможное начало новой поэмы… Стоя в тишине, Джим подумал, что, может быть, еще есть шанс изменить жизнь. Как ему хотелось бы поговорить с Памелой, второй половиной его души, рассказать ей о том, что он переживал сейчас. Он обратился к ней, словно она была рядом.
Начал молиться по-своему, декламируя вполголоса стихи, написанные несколькими днями ранее. Написанные, чтобы приблизить к себе то, что было бесконечно далеко и, быть может, навсегда потеряно.
«Прости меня, Отче, ибо я знаю, что творю. Хочу услышать последний Стих последнего Поэта».
Потом он покинул собор и направился к площади Сен-Шарль. Останавливаясь изредка, чтобы дать денег уличным музыкантам, которые встречались по дороге. Кошелек Джима опустел. Он испытывал настоятельную необходимость освободиться от всего, что у него было, чтобы достичь чего-то настоящего. Чего-то, на что он еще мог бы опереться.
Его приговор был самый ужасный.
