И, нетерпеньем горя и гневясь, он искоса взором
Берег сигейский обвел и суда и прибрежья; и, руки
Спор мы в виду кораблей! И мне Улисс соревнует!
Не усомнился бежать он от пламени Гектора,[517] я же
Пламя сдержал и пожар отвратил от ахейского флота.
Стало быть, дело верней состязаться лукавою речью,
Так же, как он — на дела. Насколько я в битве жестокой
Острым оружьем силен, настолько он — острою речью.
Незачем, думаю, мне о своих вам деяньях, пеласги,
Напоминать. Вы их видели. Пусть о своих он расскажет,
Правда, награды большой я прошу. Но соперник лишает
Чести меня. Как ни будь велика, для Аянта не станет
Гордостью тем овладеть, что надеждою было Улисса!
А для него — награда в самом состязании этом:
Я же — когда бы моя подверглась сомнению доблесть —
И благородством велик, Теламоном рожденный, который
Крепость троянскую взял, предводим Геркулесом могучим,
И с пагасейским проник кораблем к побережью Колхиды.[518]
Там, где Сизифа томит, эолийца, тяжелая глыба.
Вышний Юпитер его признает, называя открыто
Сыном своим; так, значит, Аянт от Юпитера третий.
Предков, однако же, ряд мне впрок не пошел бы, ахейцы,
Он мне брат. Мне и братнин доспех. Иль потомок Сизифа,
Вточь на него и лукавством своим и коварством похожий,
В род Эакидов внесет имена постороннего рода?
Первым надел я доспех, до призыва еще, и за это
Взялся последним за меч и, ложным прикрывшись безумьем,
Отговорился от битв, — я хитрее Улисса, но только
Меньше себе на уме. Навплиад[519] обнаружил обманы
Робкой души и его потащил в нежеланную сечу!
Я же пусть чести лишусь, останусь без братнина дара,
Я, подвергший себя всем первым опасностям брани!
Лучше бы, правда, с ума он сошел иль поверили б в это,
Чтобы товарищем нам не пришел под фригийские стены
Лемнос[521] теперь не держал, а с тобой — преступление наше.
Ныне — все знают о том — ты, скрытый в пещерах дубравных,
Стоном, сдвигаешь скалы, на виновника бед призывая
Должную кару. Коль есть божества, не вотще призываешь!
Горе! — один — из вождей, унаследовавший Геркулесов
С тулом и стрелами лук, болезнью и голодом сломлен,
Сыт и одет иждивением птиц; на пернатых охотясь,
Тратит он стрелы свои, где таились троянские судьбы!
Так же покинутым быть Паламед предпочел бы несчастный!
Был бы еще он в живых иль скончался б, наверно, невинным!
Этот же, бред не забыв, что ему на беду обернулся,
Ложно в измене его обвинил; обвиненье сумел он
Так иль изгнанием он, или смертью ахейские силы
Уничтожал; так бьется Улисс, так страх возбуждает!
Пусть красноречием он даже верного Нестора больше,
Все-таки я не могу не признать, что Нестора бросить
Связанный раной коня, сам дряхлостью лет удрученный,
Брошен товарищем был. Не выдумал я преступленье!
Знает об этом Тидид. Призывая по имени, труса
Он задержал, понося убежавшего в трепете друга!
Просит о помощи тот, кто не подал ее; покидавший
Будет покинут теперь: он сам приговор себе вынес.
Кличет товарищей; я подбежал и гляжу: он трепещет,
Бледен от страха, дрожит, приближение чувствуя смерти.
И — хоть мала эта честь — спасаю ничтожную душу.
Если упорствуешь ты, вернемся на прежнее место,
Всё да повторится: враг, и рана твоя, и обычный
Ужас. Таись под щитом и со мною за ним состязайся!
Силы стоять, убежал, никакой не удержанный раной!
Гектор предстал — и богов с собою в сражение вводит.
Натиск встречая его, не один ты, Улисс, устрашился б, —
Храбрые даже, и те — столь сильный внушался им ужас,
Тяжкое бремя метнув вблизи, его опрокинул,
Как вызывал неприятелей он, я один отозвался;
Тут умоляли вы все, чтоб жребий мне выпал, ахейцы;
Ваши свершились мольбы. А когда об исходе той схватки
Все троянцы стремят и огонь, и железо, и громы
Прямо на греческий флот: где снова Улисс златоустый?
Тысячу ваших судов отстоял я, доподлинно, грудью, —
В них же возврата залог. За суда наградите доспехом!
Нежели мне самому, и наша сливается слава;
Нужен доспехам Аянт, доспехи не нужны Аянту.
С этим пусть Реза сравнит итакиец и труса Долона