Метаморфозы

        В перья, их корни уже проникали глубоко под кожу.

585 В голую грудь ударять ладонями я попыталась, —

        Но ни ладоней уже, ни голой не было груди.

        Дальше бежала, — песок уже ног не задерживал боле,

        Я подымалась с земли; по воздуху вскоре на крыльях

        Мчусь. Невинной дана я спутницей деве Минерве.

590 Только какой в том прок, когда, из-за черного дела

        Птицею став, моей Никтимена наследует чести?

        О преступлении том, которое знает весь Лесбос,

        Разве же ты не слыхал? Никтимена на ложе отцово

        Как покусилась? Она, — хоть и птица[110], — вину сознавая,

595 Взоров и света бежит и стыд скрывает во мраке,

        И прогоняют ее все птицы в просторе небесном».

        Так говорившей, — «Тебе эти россказни, — ворон промолвил, —

        Пусть обернутся во зло. Презираю пустые вещанья».

        И не прервал он пути и потом рассказал господину,

600 Как он лежащей застал с гемонийцем младым Корониду.

        Лишь услыхал о беде, обронил свои лавры влюбленный;

        И одновременно лик божества, и плектр, и румянец —

        Сразу все сникло. Душа закипела, набухшая гневом,

        Тотчас хватает свое он оружье и гнутой дугою

605 Лук напрягает и грудь, что часто сливалась, бывало,

        С грудью его, он своей неизбежной пронзает стрелою.

        Ранена, стон издала Коронида и, вынув железо,

        Белые члены свои залила почерневшею кровью,

        Молвив, — «Могла я, о Феб, от тебя испытать наказанья, —

610 Только сначала родить: теперь умираем мы — двое»,

        Только успела сказать — и жизнь свою вылила с кровью.

        Тело ее без души погрузилось в холод смертельный.

        Поздно влюбленный, увы, пожалел о возмездье жестоком,

        Возненавидел себя, — что послушал, что так распалился, —

615 Птицу — вестницу зла, — чрез которую грех и причину

        Должен был горя узнать; ненавидит не меньше он лук свой,

        Руку свою и оружье в руке — безрассудные стрелы.

        Мертвой он ласки дарит и поздним стараньем стремится

        Рок победить и вотще применяет свое врачеванье.

620 Но лишь попыток тщету увидал и костер возведенный,

        Понял, что скоро в огне последнем сгорит ее тело,

        Стоны стал издавать, — ведь лик небесный слезами

        Не подобает влажнить! — исторгал их в печали из глуби

        Сердца: так точно мычит корова, когда перед нею

625 Молот ее сосунку, занесенный от правого уха,

        Бьет еще впалый висок и дробит его громким ударом.

        После того как излил он на грудь благовония скорби

        И, обнимая ее, свой долг не по долгу исполнил,

        Феб не вынес того, что семя его обратится

630 В пепел сейчас, из огня и утробы родительской сына

        Вырвал он и перенес к кентавру Хирону в пещеру;

        Ворону он воспретил, ожидавшему тщетно награды

        За откровенную речь, меж белых птиц оставаться.

        А между тем полузверь питомцу божественной крови

635 Рад был, он чести такой веселился, хоть труд был и тяжек.

        Рыжая как-то пришла, с волосами, покрывшими плечи,

        Дочь Кентавра; ее когда-то нимфа Харикло

        Около быстрой реки родила и имя дала ей

        Окиронея. Она постиженьем отцова искусства

640 Не удовольствовалась: прорицала грядущего тайны.

        Так, исступленье едва пророчицы дух охватило,

        Только зажглось божеством в груди у нее затаенным,

        Лишь увидала дитя, — «Для мира всего благодатный,

        Мальчик[111], расти! — говорит, — обязаны будут нередко

645 Смертные жизнью тебе: возвращать ты души им сможешь.

        К негодованью богов, однажды, на это решишься —

        Чудо тебе повторить воспрепятствует молния деда.

        Станешь ты — ранее бог — бескровным прахом, и богом

        Станешь из праха опять, два раза твой рок обновится.

650 Ты же, отец дорогой, бессмертный, и самым рожденьем[112]

        Веки веков пребывать назначенный, так сотворенный,

        Смерти возжаждешь своей, как будешь ты кровью терзаться

        Грозной змеи, восприняв тот яд пораненным телом.

        Из вековечного тут божества тебя сделают снова

655 Смертным, и нить разрешат триединые сестры-богини».

        Не досказала судеб, исторгла глубокий из груди

        Вздох, и слезы из глаз у нее заструились потоком.

        «Рок изменяет меня, — говорит, — не позволено больше

        Высказать мне, и уже замыкается речи способность.

660 Что мне в искусстве моем, которое только бессмертных

        Гнев навлекло на меня: предпочла бы не знать о грядущем!

        Вот уж как будто мое исчезает лицо человечье,

        Вот уж вкусна мне трава, бежать по широкому полю

        Тянет. В родную мне плоть, в кобылицу уже превращаюсь.

665 Но почему же я вся? — двуобразен мой ведь родитель!»

        Так говорила, но часть последнюю жалобы трудно

        Было уже разобрать; слова становились неясны.

        Вскоре уж то не слова и не ржанье кобылы как будто,

        Но подражанье коню: через время недолгое точно

670 Ржанье она издает и руками по лугу движет.

        Сходятся пальцы тогда, вот пять ногтей уж связало

        Резвое рогом сплошным копыто; длина возрастает

        Шеи ее и лица; часть большая длинного платья

        Стала хвостом; волоса, как лежали свободно вдоль шеи,

675 Гривою вправо легли. Соответственно вдруг изменились

        Голос ее и лицо. И по чуду ей дали прозванье.[113]

        Помощи, плача, молил Филирой от бога зачатый,

        Тщетно, Делиец, твоей. Не мог ты пресечь повелений,

        Что от Юпитера шли, а если пресечь их и мог бы,