Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща,
К кровле припала сова и над брачным сидела покоем.
Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали,
Через ту птицу — отцом и матерью. Их поздравляла
В дни же, когда отдана была дочь Пандиона владыке
Славному и родился сын Итис — объявлен был праздник.
Не угадать, что на пользу пойдет! И год уже пятый
В вечной смене Титан[267] довел до осеннего срока.
Только мила я тебе, отпусти повидаться с сестрою,
Иль пусть приедет сестра! Что скоро домой возвратится,
Тестю в том слово ты дай, — мне ценным будет подарком,
Ежели дашь мне сестру повидать». Он дает повеленье
Кекропа входит Терей, к берегам уж причалил Пирея[268] .
Вот повстречались они, и тесть ему правой рукою
Правую жмет; при знаках благих вступают в беседу.
Стал излагать он прибытия цель, порученье супруги,
Вот Филомела вошла, блистая роскошным нарядом,
Больше блистая красой. Обычно мы слышим: такие
В чаще глубоких лесов наяды с дриадами ходят,
Если им только придать подобный убор и одежды.
Словно бы кто подложил огня под седые колосья
Или же лист подпалил и сено сухое в сеннице.
Дева прекрасна лицом. Но царя прирожденная мучит
Похоть; в тех областях население склонно к Венере.
Страстно стремится Терей подкупить попечение служанок,
Верность кормилицы; он прельстить дорогими дарами
Хочет ее самое, хоть целым пожертвовать царством,
Силой похитить ее и отстаивать после войною.
Царь не решился. В груди сдержать он не может пыланья.
Медлить уж нет ему сил, возвращается жадной он речью
К Прокниным просьбам, меж тем о своих лишь печется желаньях, —
Красноречивым он стал от любви, когда неотступно
Даже и плакал порой, — так будто б она поручала!
Вышние боги, увы, — как много в груди человека
Тьмы беспросветной! Терей, трудясь над своим злодеяньем,
Все же как честный почтен и хвалим за свое преступленье.
Нежно руками обняв, поехать с сестрой повидаться
Счастьем молит своим, но себе не на счастие молит!
Смотрит Терей на нее и заране в объятьях сжимает.
Видя лобзанья ее и руки вокруг шеи отцовой, —
Воспринимает; едва родителя дева обнимет,
Хочет родителем быть, — и тогда он честнее не стал бы!
Просьбой двойной был отец побежден. Довольна девица,
Бедная, благодарит, не зная о том, что обоим
Фебу немного трудов еще оставалось, и кони
Стали уже попирать пространство наклонного неба.
Царские яства на стол и Вакхову в золоте влагу
Ставят; мирному сну предают утомленное тело.
К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки,
Воображает и то, что не видел, — во власти желаний
Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту.
День наступил; и, пожав отъезжавшего зятя десницу,
«Дочь свою, зять дорогой, — побуждаем благою причиной,
Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье, —
Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской
Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью
Старости в срок: для меня — промедление всякое длинно;
Ты поскорей и сама, — довольно с Прокной разлуки! —
Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!»
Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,
Верности брал с них залог: потребовал правые руки,
Соединил их, просил его дочери дальней и внуку,
Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит.
Еле последнее смог он «прости» промолвить, со словом
Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел
Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег,
Крикнул Терей: «Победил! со мною желанная едет!»
В сердце ликует уже наслажденья не может дождаться
Так похититель орел, Юпитера птица, уносит,
В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное — зайца;
Пленник не может бежать, — добычей любуется хищник.
Вот и закончился путь; суда утомленные снова
В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим.
Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву,
В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же,
Ей злодеянье раскрыв, — одну и невинную, — силой
Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо.
