Понимаешь, меня преследуют дурные предчувствия. И связанные они с тобой.
Раиса рассмеялась, и в ее смехе сквозило облегчение и избавление от нервного напряжения.
— Не смейся, — рассердился Виктор.
— Какие могут быть предчувствия. Ты что, разве дед старый? Это у стариков только бывают предчувствия.
— Может, я не так выразился. — И он рассказал жене о навязчивых снах, в которых дарит ей черные розы. А она, дескать, берет их и выбрасывает прочь. — Почему именно черные? — риторически спросил молодой муж, уверяя ее в истинности своих подозрений. — Ведь в природе таких нет. Разве это не предостережение судьбы?
— Дурак ты. Если не умеешь разгадывать сны, так не берись. А я вот что скажу: черные потому, что ты даришь свою тревогу обо мне. Но я ее выбрасываю, твою тревогу! Это и есть главный вывод.
Да, это был главный вывод. Так как Раиса скоро выбросила плод, как розы, которые преследовали ее мужа во сне. После этого она, присмирев, избавилась от молодого скепсиса, начала тщательнее заниматься собой. В следующем учебном году попросила не планировать ее на полторы ставки, как раньше. Взяла ставку, и вдобавок отказалась от классного руководства. Еще и побеспокоилась, чтобы в расписании ей предусмотрели свободный от уроков день. Год — это долгий срок, особенно, если регулярно делать то, что тебе не присуще. А Раисе не свойственно было следить за режимом сна и спать не меньше восьми часов в сутки, гулять на улице перед сном хотя бы около часа, соблюдать диету, глотать витамины и тому подобное. Поскольку ее взяли на диспансерный учет, то она, кроме всего, еще должна была раз в месяц показываться врачам, канителиться с обследованиями, анализами.
Наконец в женской консультации ей сказали, что можно повторить попытку забеременеть. Правильно в народе говорят, что дурное дело — не хитрое. Мужу продолжают сниться черные розы, а жена, вопреки предыдущему опыту, пускается в эксперименты. Результат тот же — на третьем месяце она снова выбросила его «розы» вон.
Случилось это в начале лета, и Виктор предложил ей на все каникулы уехать к его родным на Смоленщину.
— Там леса, чистый воздух, — объяснял он. — Красивые места и хорошая экология. А в лесах есть грибы и ягоды, в речках полно рыбы, овощи, мясо — все свое.
Раиса до замужества совсем не мечтала о материнстве, но теперь, когда убедилась, что у нее с этим возникли серьезные проблемы, сделалась как ненормальная — вот только еще раз должна попробовать. А вдруг не получится, тогда — еще раз, еще раз! Эта одержимость истощала ее больше, чем режим, лечение и диеты. Нетерпение, которым она загорелась, сжигало ее, опустошало душу, убивало интерес к другим проблемам жизни. И она терялась, что ей укреплять в первую очередь: физическое здоровье, нервы или психику. Больше всего страшило, что это состояние начнет сказываться на работе, дети непременно заметят, что с нею творится неладное, и тогда — прощай авторитет, наживавшийся с таким трудом.
Раисе не выпало иметь свекровь, так как Виктор осиротел еще подростком, и его воспитывал дядя Семен, материн брат. С теткой Ниной у них детей не было, и они все равно самозабвенно опекали племянника с детства. Поэтому дядю и тетку Виктор считал самыми близкими родственниками и именно к ним привез жену на летнее оздоровление.
Раиса быстро нашла с ними общий язык и как-то вечером, когда дяди не было дома, рассказала тетке Нине свои женские нелады. Та слушала подчеркнуто молчаливо, не перебивала и не переспрашивала. Временами даже казалось, что тетку занимают другие мысли и она не прислушивается к откровениям рассказчицы, а просто проявляет вежливость по отношению к ней. Раисе же надо было выговориться, она не могла остановиться, ведь дома ей некому было довериться. Тем не менее тетка, как оказалось, слушала внимательно.
— Снова черные розы... — сказала она непонятную фразу по окончании рассказа.
Раиса заметила это «снова», но уточнять не решилась. Кто знает, может, черные розы всегда снятся перед выкидышем так же, как живая рыба перед беременностью. Только почему они снятся мужу, когда должны сниться ей, женщине? Вспомнила сонник, когда-то попавшийся ей в руки, который она бегло пролистала, пожалела, что не купила новое издание и не изучила его. Что она помнит? Ага, кони снятся к болезни, копейки — к ссоре или слезам, загаженные туалеты — к деньгам.
— Такие сны преследовали и моего Семена...
— Вашего мужа? — встрепенулась Раиса, не веря своим ушам. — Поэтому... Поэтому у вас и нет детей? — догадалась она. — Но вот же у его сестры, Зои Моисеевны, родился Виктор, мой муж?
— В том то и дело, что «у сестры». Черные розы снились и дядьке Ивану, то есть это Виктору он дядька, а моему Семену — родной брат. По всему видно, зараза, доставшаяся им в наследство, передается и проявляется по мужской линии. Но Юля была умнее меня. Сожалею, что я не вняла ей.
— Юля — это жена дяди Ивана?
— Да.
— А почему вы говорите «была»?
— Правильно. Надо сказать «оказалась умнее». Ивана уже давно нет, а Юля с сыном живет в Москве. Настрадалась, но испытала материнское счастье. Советовала и мне, а я не отважилась.
— С сыном? — с надеждой переспросила гостья. — Значит, она таки родила ребенка? — настойчиво уточнила Раиса. — Как? Что она вам советовала? Лечиться?
— Чего б мы с нею должны были лечиться, когда нездоровье гнездилось в наших мужьях? — с нотками неосознанного раздражения, неизвестно на кого направленного, сказала тетка Нина.
— И все-таки, что вам советовала тетка Юлия? — настаивала Раиса.
— Юлия Егоровна, — уточнила тетка Нина. — Кстати, она родом из ваших мест, теперь я не помню, из какого села, но из Днепропетровщины, это точно. Ее девичья фамилия Бараненко. Собственно, она ничего не советовала. Рассказала одну историю и все. Уже после Ивановой смерти, перед самым отъездом в Москву. Я позже поняла, что это был совет.
— Говорите уже! — теряла терпение Раиса, отметив про себя, что в девичестве ее мать тоже была Бараненко. Эта довольно редкая фамилия, хотя у них в Дивгороде она и распространена. И все Бараненки — родственники, причем не очень дальние. Например, они с Низой, подругой детства, — сестры в четвертом поколении, а их матери — в третьем. Это значит, что и эта Юлия — как бишь ее? — ага, Егоровна, сверстница Евгении Елисеевны и Марии Сидоровны, может оказаться ее троюродной теткой. Но об этом она решила подумать позже.
— Была у нее знакомая — а теперь я уверена, что она говорила о себе, — мужу которой без конца снились черные розы. Правда, выкидышей у нее не было, зато случилась другая трагедия, с моей точки зрения, еще болезненнее, еще страшнее. Но это не принципиально. Главное, что этой женщине один умный человек посоветовал поехать в Ленинград и посмотреть в Эрмитаже на картину «Даная», дескать, там на нее сойдет просветление, и она поймет, что делать дальше.
— «Даная» Рембрандта?
— Кажется, да. Очень опасная картина для дураков и вырожденцев.
— А что в ней такого? Я видела эту картину еще в детстве, когда наш класс в Ленинград на экскурсию возили. Неоднозначная, многоплановая, шедевр, словом...
— Несомненно, — согласилась тетка Нина. — В таких произведениях каждый видит свое. Юлиной знакомой, о которой идет речь, ее понимание подсказало, что солнечный свет — это аллегория любовника, миссия которого оплодотворить женщину на новую жизнь. И не имеет значения, кто он и как выглядит. Его портрет — это золотой поток, струя мужского естества. Вот и все.
— Интересная трактовка. Только к чему здесь это все? — не поняла Раиса услышанное. — А тетка Юля не сказала, что ее знакомая сделала после этого?
— Сказала. Да о себе она говорила, точно! — тетка Нина досадливо мотнула головой и хлопнула себя ладонями по коленям. — В ближайшее время поехала посмотреть на «Данаю». Оформила отпуск, взяла путевку в Ленинградский туркомплекс «Ладога» и в течение месяца отдыхала там: посещала музеи, спектакли, ходила в оперетту, знакомилась с архитектурой города. А скоро по приезде домой почувствовала беременность. Затем благополучно родила сына.
— От кого? — невольно вырвалось у слушательницы.
— От солнечного луча.
