наблюдения – именно то, чего так не хватало ему и прочим членам разношерстной творческой группы. Одними иллюстрациями в энциклопедиях и щукинскими лекциями про паука в разрезе должной компетентности не достигнешь. Может, и был у кого в девятилетнем возрасте широкий подоконник с обитаемой трещинкой посередине – только кто теперь вспомнит? А тут тебе и внешний вид, и движения, и повадки – изучай, не хочу. «Шэф просил, шоб было побольше реализьму», – как говаривал когда-то Папанов. «Особенно в нашем жанре, где доверие читателя к автору и без того на пределе», – продолжил цитату мудрый, как Будда, и толерантный, как дюжина жриц любви, Самойлов.
– Буду у тебя где-то через час-полтора, – решился Толик.
– Все, жду, – ответила Клара Кукушкина и дала отбой.
Банки оказались не трехлитровые, замотанные сверху марлей и перетянутые черной резинкой, как почему-то представлялось Толику, а специальные, напоминающие скорее небольшие аквариумы в форме усеченного конуса, всего четыре штуки.
– Ого! Вот сейчас бабахнет! – прошептал Толик, когда далеко за окном ярко полыхнула молния.
В ее недолгой вспышке он успел разглядеть на внешней поверхности ближайшей, банки отражение собственного лица и лица Клары, близкое и немного искаженное. От Толика, восходящей звезды среди арахнописцев, не могли укрыться нюансы. Такие, как футболка с огромным вырезом и поза – полусогнувшись, с упором на локти. Его нос улавливал запах пар-фюма, исходящий от Клариных волос, едва заметный, и оттого дразнящий. Возможно, так пахнет пергидроль, думал Толик, гася в себе ростки неуместного романтизма. Не сейчас. Первым делом – паучата!
– Надо же, какое упорство! – негромко восхитилась Клара.
Подопытный паучок взбирался по мясистому и загнутому сверху стеблю растения, отсутствием листьев напоминающего нераспространенное предложение, и практически добрался до верха, но тут, как и предрекал Толик, бабахнуло, причем весьма впечатляюще. Вздрогнуло оконное стекло, подпрыгнули выстроенные в ряд банки на кухонном столе, и впечатлительный паучок сорвался со стебля и беззвучно плюхнулся на сухой грунт садка.
– Оглох на все восемь лапок, – разочарованно прокомментировал Толик. – А чего на паутинке не спустился?
– Это паук-волк, – поделилась знаниями Клара. – Они не плетут паутину, а набрасывают на добычу ловчую сеть.
Приземлился паучок неудачно-на спину, но то, на что у неповоротливого жука ушла бы вечность, удалось ему за считанные мгновения. Раз-лапки изогнулись и затрепетали, как ковыль на ветру. Два-паучок перевернулся на брюшко и с упорством сизифа устремился вверх по стеблю. Туда, где ожидала его очумевшая спросонок муха с одним оторванным крылышком, вознесенная на вершину двумя любознательными натуралистами. Муха зеленая, глянцевая, жирная, ее уцелевшее крыло топорщится и отчаянно мельтешит, притягивая взгляд, но отвлекаться на нее нельзя. Муха-всего лишь приманка, не ради нее перестают моргать глаза и задерживается дыхание.
– Видишь? – возбужденно воскликнула Клара, позабыв о шепоте. Впрочем, оглушенному громом паучку, похоже, все равно. – Видишь – сеть?
– Уже?
– Да нет. Вот, сейчас! – Указательный палец постучал по стеклу, надежно загородив происходящее за ним. – Видел?
– У-у, опять просмотрел! – досадовал Толик.
– Смотри, смотри, сейчас кокон начнет плести.
– Это я уже видел… – Он сменил тему. – Ты-то сама не плетешь, не вяжешь?
– Да вроде нет. Разве что лыко. А что?
– Так, ничего. Коровин, например, вяжет – крючком. Борис Борисович ни с того, ни с сего макраме увлекся. Так что я уже опасаться начал. С волками, знаешь ли, жить… – не скрывая разочарования, бубнил Толик, глядя, как волк, в данном случае восьмилапый, бесхвостый и беззубый, быстро сучит лапками, накрепко прибинтовывая к жирному телу мухи единственное крыло. Его добыча обиженно жужжала и тщетно пыталась вырваться из липких белесых нитей еще не затвердевшей на воздухе паутины.
– Ну не расстраивайся так, киса-мальчик, – коротко остриженным затылком Толик ощутил ласкающее прикосновение Клариных пальцев. – Там в холодильнике этих мух – на месяц с запасом.
– Да у меня уже шея затекла, – пожаловался Толик. Действительно, наблюдать за копошением будущих литературных героев приходилось в крайне неудобной позе.
– Тебя помассировать?
– Если несложно.
Она честно растирала и мяла ему шею минуты две – без намека на эротику, разве что иногда, когда его лопаток ненароком касалась то одна, то другая острая грудь. С шеи массаж естественным образом переместился вниз.
– Лапки, лапки… Жвалы, жвалы… Паучок ползет бывалый, – приговаривала, комментируя свои действия маргинальная поэтесса. – Он по спинке проползет, и за попку ущипнет…
Толик, который никогда не позиционировал низ своей спины как «попку», терпел изысканные пощипывания очень недолго. «Все равно дождь, – пришла прагматичная мысль. – А я даже без зонтика».
– Какая-то недетская у тебя получилась считалочка, – сказал он, разворачиваясь к Кларе и, в свою очередь, разворачивая ее спиной к себе, точно для ответного массажа. – Вот так. И чуть-чуть вперед.
– Подожди. Куда спешишь? – проворковала та, пытаясь отстраниться. – А напоить несчастную женщину? У меня текилка есть. Настоящая. Друг из Мексики привез.
Везде-то у нее друзья, с непонятным раздражением подумал Толик. Мексиканский жук, мой заморский друг, не жидись, для милки привези текилки.
Звякнули банки и отъехали от края стола, освобождая место для умеренных Клариных статей.
– О-о, киса-мальчик, киса-мальчик!.. – она рассмеялась – таким грудным и провоцирующим смехом, что Толик передумал избавляться от всей одежды, ограничившись минимальным набором срочной необходимости. – Игнорирует диванчик…
– Тише, – попросил Толик. – Тише, – думая про себя бессвязное: «Клара. Кларисса. Кларка. Вычитали Артура Кларка? Свидание с Рамой. Которую мыла мама.
Которую увековечил Самойлов. Кстати… Как там наше назидание потомкам… Которые еще впереди…»
Диван действительно присутствовал, тут же, на расстоянии вытянутой руки, миниатюрный и мягкий, как его хозяйка. Однако разгоряченному Толику хотелось, чтобы первое на сегодня фирменное «спасибо» Клара произнесла, обессиленно сползая с шаткого и скрипучего кухонного стола…
Как оно и произошло спустя некоторое время, в продолжение которого соседские пауки часто и нервно подпрыгивали вместе со своими садками, хотя ни гром, ни молния не сотрясали уже атмосферу тесноватой кухни. Только заунывное жужжание медленно умирающей мухи.
– И тебе, – совершенно искренне поблагодарил он, когда отгремела последняя банка, чудом не свалившаяся на пол.
Толик поправил ее, состроив попутно рожу двум паучкам, притаившимся внутри. Они приникли к земле, опустив клювастые головы много ниже преломленных коленей и настороженно буравя стекло четырьмя парами глаз.
– Тоже наблюдаете? – спросил паучков Толик. – Интересуетесь, как это бывает у людей? Ну-ну, наблюдайте. Тут есть на что…
Оглянулся на Клару, чертовски соблазнительную в своей неподвижности, и залюбовался. Именно та поза, какую нарисовало его воображение еще до начала любовных утех. Голова запрокинута, так что видны только шея и острый подбородок, свисают со стола спутанные волосы, под футболкой проступают опавшие конусы грудей, одна нога вытянута, другая упирается пяткой в ягодицу. Немедленно пришел на память звездоболовский перл про «поднявшись над холмами Венеры». Только не «заросшими», как грезилось чурбану Валерке. Этот холмик был гладеньким, безупречно выбритым, с небольшой коричневой родинкой в том месте, где Кларин живот встречался с ее же правым бедром.
И почему ему так не хотелось выбираться сюда – в этот покой и негу, где все уютно, начиная с обоев
