трупов? Пятна крови на примятой траве, на камнях, на песчаных откосах. Много крови, слишком много для простой стычки между разбойниками и рорэдримами.
Король осторожно пошел по следу страшного волока. И вскоре уперся в канаву, полную безжизненных тел. Его затошнило при виде переплетенных, выкрученных в последней муке рук и ног, смертных оскалов, остекленевших глазниц.
Пустых глазниц.
Пробитых глазниц.
Снова Пустоглазые! И снова Семипалые. Усилием воли он заставил себя присмотреться повнимательнее. Рорэдримов среди убитых не было, но вот нескольких разбойников Гаста король признал. Один из них сжимал в руке кусок черного шелка. Обрывок плаща! Во имя Итани, когда же это кончится!
— Посмотри-ка сюда, братец! — прерывающимся голосом позвал шут.
Король стремительно обернулся. Санди держал в руке нож странной закругленной формы с травянистым узором по клинку.
— Там, на постоялом дворе…
— Был такой же, — кивнул король.
— Проводника среди них не значится?
— Не надейся, — хмыкнул Денхольм. — От этой занозы так просто не избавишься! Правда, заноза пока нам нужна… Пойдем обратно к перевалу.
Они вернулись на узкую горную тропинку и еще раз внимательно осмотрели отроги, проверяя каждую расщелину и пещеру, но не нашли ни малейших следов проводника.
— Похоже, он все-таки дал деру! — хмыкнул Санди. — Ну и фиг с ним, нервы целее будут! Пойдем, куманек, пока светло, сколько можно носом землю рыть?!
— Есть! — крикнул король и горделиво указал подбежавшему приятелю на почти затертую, затоптанную стрелу, указывающую наверх, в горы. — Он оставил нам знак. Видно, сразу на перевал пошел, не дожидаясь полудня.
— Или попросту сбежал, едва началась заварушка, — выдвинул контрпредложение шут. — Трус несчастный!
Они зашагали по тропе, поднимаясь все выше. Дорожка петляла, обходя завалы и обрывы, и, вскарабкавшись на пару миль вверх, за очередным поворотом король увидел наконец своего проводника. Эйви-Эйви посасывал трубку и, по обыкновению, прикладывался к бурдюку через чисто символические промежутки времени.
— А я так и знал, что проспите! — жизнерадостно заявил он, приветственно махая руками. — Внизу от грозы спрятаться негде, а здесь пещерка уютная!
— Отчего же, — покачал головой Денхольм. — И внизу пещер хватает. Мы их все обшарили, пока на стрелу твою не наткнулись!
— Ну вы даете! — расхохотался Эй-Эй. — Пять минут выводил, слепой бы и то заметил! А те укрытия во время дождя водой заливает.
Король и шут переглянулись.
— И ночью ничего необычного не слышал? — с подозрением в голосе поинтересовался шут.
— Гроза ведь была! — то ли возмутился, то ли удивился Эй-Эй. — Гремело так, что свой-то голос с трудом различал.
— А после грозы? — продолжал настаивать Санди.
— А после грозы я уже спал, — доверительно сообщил проводник, закидывая на плечо дорожную сумку. — Пойдем или будем мои сны обсуждать?
— Ты не хочешь рассказать мне о твоем знакомом? — осторожно спросил король. — Как-никак, он пытался меня убить…
— О Гасте? — скривился Эйви-Эйви. — Он весь как на ладони, что еще можно сказать?! Убивать вас не станет, за это поручусь. Об меня руки пачкать не захочет… Опасаться нечего.
— Судя по всему, этот разбойник брехун, каких поискать, — с непередаваемым презрением выдавил шут. — Как же мы можем верить его слову?
— С чего вы взяли эту чепуху, господин «просто Санди»? — искренне изумился Эй-Эй.
— Я никогда не поверю в то, что ты один смог захватить галеру!
— А это уже ваше дело, — дернул плечом проводник. — Но Гаст не лгал.
— Значит, лжешь ты, — вздохнул король. — С самого начала и не прерываясь ни на секунду.
— И я не лгу, — махнул рукой Эйви-Эйви и тронулся вверх по перевалу.
— Остановись и расскажи правду! — потребовал Денхольм.
— Это можно сделать и на ходу, — не оборачиваясь, ответил проводник.
И король догнал его единым рывком, изнывая от любопытства и тревоги. Санди не отставал ни на йоту.
Эйви-Эйви надолго задумался, потом тряхнул головой, словно решившись на небывалое. И заговорил.
— Когда я по молодости и глупости сбежал из родительского дома на поиски приключений, мне пришлось туго. Я стремился помочь, а со всех сторон сыпались обидные прозвища и насмешки, случалось лечить ушибы от камней. Но однажды, хорошенько разозлившись, я понял, что оружие в умелой руке дает почти неограниченную власть над людьми. Я шлифовал свое мастерство, напрашиваясь в ученики к лучшим из лучших, я упивался своей все возрастающей силой. Вокруг меня вечно крутились какие-то зеленые юнцы, я вдалбливал им, что в Мире Хейвьяра выживает сильнейший и учил защищаться. Потом я попал на галеру, и два года за веслом не прибавили мне любви к человечеству.
Проводник замолчал, преодолевая обвал и прыгая с камня на камень. Болезненно морщась, заговорил снова:
— Когда я крушил тех надсмотрщиков, во мне словно поселился опустошающий вихрь, и никак не удавалось утолить жажду убийства. Тогда я ушел, чтоб ненароком не зацепить тех, с кем годы мешал кровавый пот. На суше я недолго прожил в Элроне, ушел на восток и года два примыкал то к одному, то к другому отряду, нигде не задерживаясь надолго. Многие обзывали меня Упырем и подозревали в служении Йоттею. Всемилостивые Боги! Они и не подозревали, НАСКОЛЬКО были верны их слова! Я был почти безумен, реки крови не утолили бы мою жажду, я уничтожал любого, вставшего на моем пути…
Король еле поспевал за ускоряющим шаги Эй-Эйем, с недоверием и ужасом выслушивая страшное признание. А проводник, словно ничего вокруг не замечая, вышагивал по раздавшейся в стороны тропе и криво усмехался. В его глазах плавился лед, по лицу злобными трещинами плыли жестокие складки, напомнившие Денхольму давний сон.
— А потом, в одну не самую спокойную ночь, за мной пришла Вешшу. Я бился как проклятый и сумел устоять. Больно даже вспоминать о том, чего мне это стоило. Я устоял. Но с этой минуты, минуты призрачного торжества, ко мне стали слетаться призраки тех, чью жизненную Нить обрубил мой безжалостный меч. Они просто стояли вокруг меня и смотрели, но это было страшно. Это страшно до сих пор, господин. Я изменился. Меня стали избегать даже шлюхи [12] из тех, кто соглашался за звонкую монету стерпеть мое уродство. Я кричал во сне и метался по кровати. Я делался невменяемым… Тогда я ушел из обжитых земель и три месяца прожил в пустыне, на воде и горохе. Не помогло. А в одиночестве стало еще страшнее…
Эй-Эй замолчал, переводя дыхание, лицо его смягчилось, блуждающий взгляд перескакивал с одного пика на другой, нигде подолгу не задерживаясь, в бесцветных глазах не отражалось ничего, кроме застарелой тоски.
— Я стал целителем. Не ахти каким, в меру слабых сил. Но без тени сомнения входил в объятые чумой города во искупление моих грехов. Меня гнали, не давая осесть на месте, — недоучку, сующего нос в чужие дела. И я перестал лечить так же, как перестал убивать…
— И начал пить? — решился спросить король.
— Не сразу, — задумчиво протянул проводник. — Но когда начал, мне полегчало. Я дал себе зарок: не убивать даже ради защиты собственной жизни. Только крайние обстоятельства могут заставить меня взять в руки меч… Может быть, это не выход. И вы правы… Наверное, я действительно трус, господин…
— Но тогда, у гномьей сторожки… Что там случилось на самом деле, Эйви-Эйви? — не слишком
