— А какие соблазны сбивают с Пути Идущего Между? — заинтересовался Денхольм. — Выпивка случайно в их число не входит?
— Нет, — улыбнулся Эйви-Эйви. — Спасибо, кстати, что напомнили! — Он опрокинул очередную кружку и призадумался. — Идущим Между, господин, нельзя убирать людей…
— Вообще?
— Кроме служителей Той, За Которой Нет Трех. У меня с этим запретом получилось как-то само собой. А еще Идущим Между нельзя ненавидеть. Нет, не так… Нельзя желать смерти, нельзя таить обиду. Нельзя проклинать.
— Выходит, простая фраза «Чтоб ты сдох»… — фыркнул шут.
— Может привести к роковым результатам, — с самым серьезным видом кивнул проводник.
— Для кого?
— Прежде всего для нарвавшегося на пожелание, полагаю, — пожал плечами Эй-Эй. — У Йоттея прекрасный слух и прямо-таки извращенный интерес ко всему, что мы произносим в запале. Поэтому таким, как я, Боги не советуют сердиться. Мы можем лишь любить и прощать, получать тычки в спину и благословлять поднявшего руку…
— Ну нет! — поперхнулся отнятым у проводника вином неугомонный Санди. — Не ответить ударом на удар хуже смерти! Твой Путь — действительно Дорога Трусов!
Эйви-Эйви грустно кивнул и снова тронул струны лютни:
Проводник хмуро глянул на шута, передернул плечами:
— Ты по-прежнему считаешь меня трусом, Санди? Я многого боюсь, это верно. Но мне нельзя отступать… Нет, опять не так: мне некуда отступать, и потому я иду вперед. Иду с открытыми глазами. Иду за ответом, к искре Истины, что ждет меня на конце Дороги. По Пути Между шел Сам Итани, столь чтимый в Светлом Королевстве. Его ты тоже считаешь трусом?
— Но Итани вступил в бой!
— Со слугами Той, За Которой Нет Трех? В созданной Им стране изгадили Его имя, перевернули с ног на голову память о Нем, недолго думая, причислили к Свету! Можешь мне поверить, господин «просто Санди», если бы мы пинали Бога ногами, Ему было бы легче! Не так больно! Но разве Он ответил на удар? За весь Свой Путь Он не совершил убийства. Даже в бой против Ронимо Итани шел с неохотой, но, решившись, ударил без колебаний. Затем и послали на Чародея Идущего Между, знали, что Путь, сотканный Сумасшедшим Богом, превращается в наконечник стрелы, в острие меча, когда перед Ним встает Само Небытие!
Король слушал, тщетно борясь с подступающей дремой. Обрывки слов, осколки фраз с боем пробивались сквозь белесую пелену гаснущего сознания.
— Не сопротивляйтесь, господин, — где-то на задворках рассудка настиг его вкрадчивый шепот проводника, — Йоххи — он тоже лекарь неплохой. Забудьте обо всем, что я наговорил. Это неправда. Нельзя облечь в слова необъяснимое. Прочувствовать — можно, рассказать — нельзя. Слова искажают Истину призмой своей Пустоты… Спите…
Он спал. Он был очень послушным господином.
Отблески костра. Эхо разговора… Две тени за чертой огненного круга.
— Ну что? Теперь след стойкий? — царапина насмешки.
— Хороший след, — угрюмое согласие. — Гномьи дороги следы держат долго…
— Ешь…
— Куда идут?
— У гномьих дорог итог один — горы.
— Зачем им в горы?
— Ведут.
— Кто?
— Ешь. Не задавай глупых вопросов…
Было? Не было? Сон? Отголосок реальности? Игра воображения?
Разве теперь разберешь! Надо спать: сон дарит новые силы…
— Хей, куманек! Вставай завтракать!
Король открыл глаза и зажмурился.
Солнце сияло в ярко-синем небе. Солнце играло в жмурки с листвой, плодя по белому свету зайчиков, котят и прочих, совсем уж невиданных зверушек.
Каша доходила на углях, хлеб был нарезан, сало манило щедрыми ломтями…
Впервые за время болезни Денхольм ощутил зверский голод, с победным кличем выудил из мешка ложку и кинулся в бой…
— Сначала отвар! — прямым выпадом встал перед ним сварливый оклик.
Король оглянулся на проводника. Эйви-Эйви сидел в теньке, потягивал вино и скрипел карандашом, что-то старательно выводя в прикупленной в Гале книжице в кожаном переплете. Старик поднял голову, отрываясь на миг от своей тяжелой работы, и назидательно изрек, воздев к небу палец:
— Чтобы вкусить радостей, отведай сначала горести!
Денхольм остолбенел, выпучив глаза и силясь переварить услышанное.
