острова, а он… Там в конце маршрута лёд, и надо полагать, толстый. Как же мы…
— А это уж забота не наша. Уверяю вас: затруднений не будет. Мы ступим на борт корабля, как во дворцовый танцевальный зал.
Так оно и вышло. Пассажиры не заметили, как пролетело время, как неведомая сила перекинула их с юга континента на север. Внизу появилась башня, похожая на высунутый из снега язык. Башня приближалась, росла в размерах… Вот перед ними трап, и Фёдор, приглашая других, нырнул в глубь башни. И вслед за последним пассажиром, а им оказался неторопливый и по-прежнему углублённый в свои думы Ахмет Жан, «язык» втянул в себя «Пчёлку», и башня опустилась вовнутрь корабля.
Академик Светов встретил гостей на капитанском мостике, имеющем круговой обзор и вознесённом высоко над палубой, каковые обыкновенно бывают на больших океанских судах и лайнерах, где находится штурвал и всё необходимое для управления кораблём. Однако на «Евпатии» не было штурвала, а был уютный угол для капитана и столик перед ним, на котором лежали небольшой щит с кнопками и карта.
При появлении гостей капитан поднялся и сказал:
— Рад приветствовать вас на нашем корабле. Впрочем, «Евпатий Коловрат» — это и не корабль в обычном представлении, скорее, это комплекс жилых и технических помещений, научных лабораторий, производственных цехов и мастерских, школ и детских садов; у нас есть научные центры, институты… У нас нет только рынков и базаров — непокорённая территория России. Но я не хотел бы занимать вас скучным рассказом о нашем происхождении. У вас, наверное, будут ко мне вопросы — я с удовольствием на них отвечу.
Рассказ капитана неожиданно прервали дети. Дверь каюты распахнулась и в помещение без шума и сутолоки, нарядные, весёлые, вошли девочки и мальчики дошкольного возраста. Ребят вела воспитательница, девушка в розовом платье лет восемнадцати-двадцати. Семь девочек отделились от своих товарищей и каждому из гостей поднесли по розе. Затем дети встали в три ряда и по взмаху руки своей воспитательницы запели здравицу в честь гостей. А когда исполнили песню, повернулись и так же без шума и характерного для детей гама удалились из каюты.
Президенты и вместе с ними олигарх Феликс впали в состояние, близкое к шоку. Олигарх первым пришёл в себя, — очевидно, потому, что был молод и не отягощён обязательным для всякого важного лица интеллектом. Он приоткрыл рот и, заметно заикаясь, проговорил:
— А-а-а… почему дети? Я ожидал увидеть на корабле матросов, офицеров, а тут — дети?
— Да, у нас много детей. Женщины у нас рано выходят замуж и почти каждый год рожают. У нас нет одиноких женщин, нет сирот, и аборты у нас запрещены приказом капитана. Так что… всё понятно. Отсюда и дети. Матросов же и офицеров у нас нет совсем. Им нечего делать. Корабль управляется автоматически, а порядок поддерживается дежурными.
Гости располагались без всякого порядка и разбора; три президента сидели на овальном диванчике у двери и у большого иллюминатора, к стеклу которого прислонилась ночь, и россыпь весёлых мерцающих звезд слабо освещала снежные поля и торчавшие то там, то здесь ледяные столбы и глыбы. Было непонятно и даже совершенно невероятно видение этой дикой полярной картины, явившейся вдруг на смену золотым и горячим пескам Русского острова, находившегося в южных краях американского континента. Президентам чудилось, что перед ними и не иллюминатор, а картина художника, изобразившего уголок Антарктиды или Северного полюса. И президент Уго Чавес, родившийся и выросший в райской горячей стране Венесуэле и никогда не бывавший в северных широтах, с детской непосредственностью и нетерпением спросил:
— Ваша честь, что за чудеса мы видим за окном иллюминатора, и уж наяву ли всё это: там снег и лёд, и, должно быть, дикая стужа. Но ведь мы совсем недавно садились на ваш корабль и это было вблизи солнечной Флориды, а тут вдруг… ледяная пустыня!
— Да, верно. Такова скорость нашего «Евпатия». Корабль почти не знает сопротивления воды: во время движения перед носом корабля создаётся вакуум, он и обеспечивает большую скорость. И это не единственное преимущество фотона перед другими видами энергии.
Капитан говорил просто, душевно, и голос его звучал по-домашнему. Он ничем не выказывал своего особого отношения к высоким персонам: было похоже, что он часто принимает таких гостей, привык к ним и общается с ними так же просто, как и со всеми остальными. Бдительная и чуткая Драгана находила не совсем естественным, что академик ничем не выделял президента России. Ей даже закралась в голову мысль: а вдруг он и не принимает его за настоящего президента? Этого она не хотела и даже в глубине души боялась. Ведь тогда и она будет виновата в том, что состоялась такая подмена.
Капитан сидел в кресле с высокой спинкой: оно по желанию принимало положение, при котором удобно было и подремать. Совершенно седой, с шапкой густых волнистых волос и внушительной, кругло подстриженной бородой, академик имел вид величественный и по-молодому бодрый. Сверкающие синие глаза строго оглядывали гостей и не останавливались на ком-нибудь особенно, и три президента, сидящие перед ним, как школьники, не смели пошевелиться, дабы не вызвать неудовольствия учителя. Портрет президента Лукашенко, висевший над его головой, тоже был под стать капитану, строг и смотрел на гостей с укоризной, и чудилось, вот-вот он сейчас сойдёт с портрета и поднимет над головой кулаки, и словно камни с ясного неба, полетят его слова: «Русские! Что с вами происходит? Вы кинули своих братьев в бывших советских республиках. Там живёт двадцать пять миллионов славян! Предали Белоруссию, Абхазию, Аджарию, Осетию, бросили наше родное Приднестровье! Побойтесь Бога! Очнитесь! За кем пошли вы, кому доверились? Клоун Жириновский — это ваша власть!.. Греф, Чубайс и Кудрин — им вы доверили деньги и сокровища страны? У вас качнулась головка. Вас надо лечить».
Капитан говорил:
— Наверное, об этом вы подумали сейчас, глядя на великого сына русского народа Александра Лукашенко. И вы не ошиблись. Именно такие слова скоро будут бежать по ночам в небе над Москвой, Петербургом и другими городами, поселками и сёлами. Наши ребята из физико-космической лаборатории именно в эти дни заканчивают разработку генерального плана информационной войны — на этот раз нашей войны. С нами такую войну ведут вот уже шестьдесят лет. В руках противника печать и все средства информации. Мы такого оружия не имеем, но здесь, на «Евпатии Коловрате», мы разработали своё оружие. Световое! Обращение Александра Лукашенко будет первой атакой, с которой и начнёт русский народ эту свою войну.
Гости сидели словно каменные, никто не шелохнулся, не проронил ни слова: все понимали, что им судьба уготовила случай первыми услышать объявление войны.
— Вы теперь, — продолжал академик, — понимаете, что заставило нас покинуть Родину и двинуться в бессрочное плавание по морям и океанам нашей планеты. Белоруссия — непокорённая республика русского народа, а «Евпатий Коловрат» — непокорённая территория России. Мы партизаны, и война наша только начинается.
Вдруг за окнами и в самом помещении начал сгущаться сумрак; всё темнее, темнее — наконец, и совсем стало темно. За окнами, точно длинные черви, извивались какие-то существа, в каюту заглянула похожая на камбалу огромная рыба с белыми глазами; из глубины столбиком поднялось нечто похожее на миногу и, озаряя искрами пространство, пыталось носом пробить стекло.
В темноте раздался спокойный голос академика:
— Мы на глубине семнадцати километров, такая глубина бывает лишь во впадинах и расщелинах — так глубоко не забирается ни один батискаф. Темень здесь близкая к абсолютной.
Капитан замолчал, и с минуту хранилась тишина. Но потом сверху, справа и слева из мрака океанской пучины стала доноситься тихая музыка и кто-то напевал знакомую песню:
«Россия! Россиюшка!.. Ну, вставай, вставай же с колен. У тебя есть ещё силушка!..»
В левой стороне пучины возникают и бегут огненные слова, в правой исчезают. Строки обжигают, у кого от них не затрепещет сердце?
И снова бежит огнём дышащая строка:
«Читай, читай, русский человек, — и запомни, передай другим. Наша слабость в незнании, война идёт информационная, и мы в ней оказались профанами. Со всех экранов прут врали и циники из батальона Сванидзе, молодёжь балдеет от пива, сигарет и наркотиков. На сценах корчатся, свистят и
