— Ты знаешь, что его мама продала всю мебель, чтобы купить билет до Америки и показать его специалистам.
— Даже стол?
— Что?
— Даже стол продала?
— Даже стол.
— Жалко.
— Ничего не жалко. Нельзя было иначе.
— Да, конечно.
— Но Америка-то большая, ты же понимаешь?
— Большая, я понимаю.
— Так вот, если бы маленький Моше, потому что не забывай, что его звали Моше, не был бы немым, он бы не попал в Америку, а если бы он не попал в Америку, он не стал бы певцом Майком Брантом, потому что немые не могут петь? Ты согласна?
— Ну-у…
— И его мать так боялась, что он потеряется на улицах Нью-Йорка, что она написала точно такую же бумагу и повесила ее на шею своему маленькому мальчику, только адрес был другой, нью-йоркский адрес. 'Убедительная просьба, если он потеряется, привести…' ну, не знаю, на Сорок вторую улицу, например, или в 'кошерную бакалейную лавку на Манхэттене'. Одним словом, у тебя точно такая же надпись, но с адресом Экса. Так что попробуй, побудь Майком Брантом. Представь себя Моше, пойди в город, посмотри, помогут ли тебе люди, если ты заблудишься.
Кристина остановилась и замерла. Она смотрела на меня. Она тоже онемела. Она была в затруднении.
— Вот именно так. Ты разучилась говорить, и кто-то из прохожих должен привести тебя домой.
Кристина делала невероятные усилия, чтобы меня послушаться, и еще более невероятные, чтобы понять, чего же я от нее хочу, что она должна делать. Немолодая женщина, нагруженная покупками явно из 'Жеан Казино', приближалась к нам. Я прошептала Кристине: 'Не забудь, ты потерялась, ты не знаешь, где твой дом'. И когда женщина подошла к нам совсем близко, Кристина остановила ее вопросом:
— Где мой дом, мадам?
Женщина посмотрела на Кристину с удивлением, ей, как почти всем взрослым, показалось странным, что Кристина говорит с ней как со своей ровней. И пошла своей дорогой, пробормотав, что она очень занята. Она обращалась скорее к себе самой, глядя под ноги, покачивая пакетами с покупками. Я потянула Кристину за рукав, но она выдернула руку. Я хотела получше объяснить ей, что она должна делать, но она оттолкнула меня со всей силы, а силы у Кристины было хоть отбавляй, и остановила старичка, который шел по тротуару, ведя велосипед. Было ясно, что на этот велосипед он не сядет никогда в жизни.
— Где мой дом?
— Что?
— Где мой дом?
Я вмешалась, обняла Кристину за шею и прошептала:
— Старичок со своим велосипедом пусть идет своей дорогой. А ты, Кристина, не должна вообще говорить и…
От мощного удара локтем в живот у меня перехватило дыхание. Силы у Кристины и впрямь было вдоволь.
— Я не с тобой разговариваю! — закричала она, даже не поглядев на меня. Мне стало ясно, что Кристина не поняла правил игры, и я снова принялась объяснять.
— Кристина, главное, что ты… — начала я.
— На помощь! — завопила Кристина. — На помощь! На помощь!
Всю свою панику и недюжинную силу вложила Кристина в неистовый вопль. Старичок, насколько мог, прибавил ходу, торопясь уйти от нее подальше. А Кристина продолжала вопить, призывая на помощь. Меня она яростно отталкивала, я потеряла над ней всякую власть. Поверив в свою беду, она меня больше не слышала, и втолковать ей что-то было невозможно. Ватага подростков постаралась обойти нас как можно дальше, они предпочли рисковать жизнью на проезжей части, лишь бы миновать двух истеричных девиц. Какой-то мужчина на мотороллере остановился возле нас, желая узнать, что происходит, но его доброжелательность и сочувствие испарились в один миг, как только Кристина завопила: 'На помощь! Я в Нью-Йорке! Я онемела!' — он мигом надел каску, и его как ветром сдуло. Самое худшее, что я тоже запаниковала. Я стала ловить машину, надеясь усадить туда Кристину и без скандала добраться до дома. Кристина кричала по-прежнему, что она немая в Нью-Йорке, и вдруг с гримасой схватилась за живот. Живот вернул ее к действительности. 'Я хочу какать, Мимиль, очень, очень!' — сообщила она. По счастью, перед нами остановилась машина, женщина за рулем маленького 'рено'. Я узнала дочку соседки, а она узнала Кристину и предложила отвезти нас домой. Мы были спасены.
Вскоре в машине очень неприятно запахло. Я посмотрела на Кристину, она держалась за живот и очень странно улыбалась… Женщина растерянно на нас оглянулась. 'Что случилось? Откуда такой запах? Что вы там натворили? Вы больны? Отвечайте же! Вы больны?' И Кристина, вздохнув с нескрываемым облегчением, проговорила: 'Не беспокойтесь, мадам. Я не немая… '
Мама, по самой великой и самой несчастной из случайностей, как раз подходила к дому, когда дочь соседки извлекала нас из машины, грозя судом.
Кристина плакала. Живот у нее больше не болел. На синей блузе у нее по-прежнему белел лист бумаги.
— Вам очень хочется курить? Можем остановиться, мне нужно выпить кофе.
Глядя, как парень высаживается из машины, я вспомнила, как Марк рассказывал мне множество историй о разных невероятных встречах; он любил поговорить с людьми, подхватить на лету кусочек чужой жизни, догадаться о начале любовной связи. Пассажиры охотно ему исповедовались, зная, что никогда больше его не увидят. Салон в его машине был точь-в-точь маленький зал ожидания: журналы, разумеется, но еще и приветливые слова — и о предстоящем маршруте, и о музыке: Марк всегда выбирал по возможности подходящую. Американским туристам, которые приехали в Париж в первый раз, ставил Эдит Пиаф и Мориса Шевалье, влюбленным в зависимости от возраста и характера — Кали, Фрэнка Синатру, Оливию Руиз или Жака Бреля, был у него и запас всевозможных мелодий для ностальгирующих иностранцев.
Марк говорил по-английски, понимал немного итальянский и испанский, год осваивал русский, слушая кассеты ASSIMIL, когда у него не было пассажиров. Выучил 'Очи черные', но никогда не говорил о политике. Политический нейтралитет был его золотым правилом. Тем не менее, однажды он вез ближайшего помощника Лепена, а еще как-то раз священника, приверженца экуменизма, беременную антисемитку…
Я пила кофе вместе с молодым чудаком на террасе. Прикрыв глаза, он курил сигарету, подставив лицо полуденному солнышку. Иногда он улыбался и даже тихонько смеялся про себя.
— Что вас так радует?
— Закон космоса.
— А-а-а…
Он взглянул на меня, все же догадываясь, какой эффект мог произвести его ответ, довольный своей оригинальностью.
— Каждый подчинен какому-либо началу, достаточно знать, какому именно. Вот я, например, всю прошлую неделю гостил у колдуньи, черной колдуньи, которая живет по ночам, а днем закрывает ставни. Она видеть не может солнечного света.
— Печально. Хотите есть? Я съем что-нибудь и вас приглашаю.
— Я съем омлет. Колдунье вовсе не грустно, она знает, что такова ее карма. В прошлом году мне встретился один друид..
— Натуральный? А омлет вы съедите? Тоже натуральный, без добавок?
