32
В моем положении было бы разумно при первой же возможности поменять этот автомобиль на какой-нибудь менее подозрительный и отправиться прямиком в аэропорт. Но я не хотел об этом думать. Я был изможден. Когда я выезжал из ворот виллы Жаклин, из ран уже перестала течь кровь (в обличье человека, как и в обличье волка, я излечиваюсь с ошеломляющей быстротой), а к следующему утру они и вовсе исчезнут. Ребра, даже несмотря на удивительную способность моих клеток очень быстро чиниться, срастутся дня за два. Так что это были просто царапины. Но все внутри, что не касалось физического здоровья, определенно нуждалось в отдыхе. Тот вампир вызвал у меня сильнейшее отвращение — как, должно быть, и я у него. Я мечтал о теплой ванне, тихой комнате и мягкой постели.
И все это — пишу преисполненный смиренной благодарности — я обрел. Час спустя, более-менее отмывшись в общественном туалете в деревушке Арбонн, я снял номер в гостинице «Евгения», где за 280 евро в моем распоряжении оказалась комната, обставленная в стиле прованс со всем возможным шиком: подогреваемый дубовый пол, баскские ковры, кровать ручной ковки с пологом на четырех столбах, беспроводной интернет и — благослови Господь мсье и мадам Дюваль — огромная ванна. Здесь я и нашел себе убежище — с ледяным компрессом на глазах и бутылкой Шато Ловиль Бартон 1996 года. Я приглушил свет и погрузился в теплую воду, и мои мысли посетила приятная успокаивающая фраза: «Чему быть, того не миновать… Чему быть… того не миновать… Чему быть…»
Я хотел не думать. Хотел хоть на время забыть обо всем. Но бутылка вина быстро заканчивалась и «Чему быть, того не миновать» сменилось на «Что делать-то, твою мать?!» А действительно, что? Нужно было все обдумать. Вампиры, скорее всего, знают, где я, но не станут нападать сегодня еще раз. Слишком опасно пытаться заполучить меня, пока я под присмотром Охотников. Задача Жаклин состояла как раз в том, чтоб выкрасть меня с радаров ВОКСа. Но она провалила задание. «Гекату» все же засекли, как сказал Клоке, судя по тому, как поспешно мы перебрались оттуда на виллу Делон. Мой член вынырнул сквозь пену при воспоминании о сегодняшнем утреннем сексе, но уже через секунду так же стремительно съежился, как только я подумал о дневнике Квинна.
Кровососы спрятали его, надеясь, что мое жгучее желание завладеть им заставит меня жить.
Я вздохнул. И так всегда, подумал я. Жизнь, как занудный пьяница на корпоративе, не оставляет тебя в покое, раздражающе хлопает по спине, рассказывает бессмысленные пошлые анекдоты и сам над ними смеется, дыша перегаром тебе в лицо.
Я вылез из ванны и тщательно вытерся (эта угрюмая картина все крутилась в голове), надел пушистый белый халат и, искусственно прогнав хмурые мысли, беззаботно заказал еще бутылку. Вампиры? Охотники? Да пусть эти ублюдки приходят хоть все вместе! И раз уж на то пошло, плевать я хотел на долбанный дневник Квинна. Если добраться до него (до
Я осушил первый бокал из второй бутылки парой больших глотков. Включил телевизор. Французская адаптация программы о переделках интерьера, парочка отвратительно рыдает от счастья, глядя на свою новую дешевую кухню. Я переключил канал.
Я выключил телевизор и присел на край кровати. Я чувствовал, как напряжение уходит с еще одним немыслимо глубоким вздохом. (Эти вздохи — как чертовы автобусы: ни одного за долгие годы, а потом вдруг сразу три). Ничто, заявил я с пьяным негодованием, ничто не меняется. Существует дневник Квинна на самом деле или нет, он не изменит моего решения. Если ты уже прожил две сотни лет, не найдя ответа на вопрос, кто ты, то и умереть в неведении тоже сможешь. Люди ведь умирают, так и не найдя ответы на самые главные вопросы жизни. Так с чего же оборотням должно повезти больше?
С бутылкой вина мне принесли и пачку «Кэмел». Я закурил. Самое большое преимущество оборотня в том, что ты точно знаешь: курение тебя не убьет. Я осушил последний бокал и немного успокоился. Ничто, повторяю, не меняется. Я просижу здесь двадцать девять дней до следующего полнолуния, и тогда Грейнер…
О да. До этого момента я старался не думать об убийце Харли. Конечно, его появление на вертолете — хорошо продуманная провокация, и то, что он спас меня от вампиров, и то, что так улыбнулся, и это издевательское приветствие тоже.
С меня хватит. Я докурил сигарету. Погасил свет. Лег на кровать. Сколько я не спал? Сорок восемь часов? Семьдесят два?
Волк пошевелился где-то внутри, и его движение отдалось в плечах. Когда я впился зубами в глотку того нарика, его тело затряслось, словно от сильнейшей эякуляции. Теперь его дух блуждал по моим венам, недобро перешептываясь с остальными. Официально заявляю: ты был последним. Прости.
Я закрыл глаза.
33
Прошло три недели.
Все изменилось.
Господи боже.
34
Наутро после ночевки в гостинице «Евгения» я сел на поезд до Парижа и за время поездки постарался привести свои записи в порядок. После пересадки в Бордо я заметил двух агентов ВОКСа, в столице их сменили другие двое. Мне это было безразлично. Хотя, может, и не очень безразлично: их присутствие все же заставит вампиров быть осторожнее. Впрочем, я был уверен, что кровососы все равно за мной следят. Днем — люди, которые на них работают, по ночам — сами вампиры.
В три часа утра в ночном клубе на Монмартре, заказывая «Лонг Айленд», я почувствовал запах вампира и сбивающую с ног волну недомогания, голова закружилась. Я обернулся. Голубоглазая блондинка Миа сидела на противоположном конце подсвеченной неоном барной стойки. Она издевательски улыбнулась и подняла бокал в знак приветствия. Темно-красная помада, белые руки сложены в спокойной грациозной позе. Поразительно красивая женщина, а воняет, словно бочка свиного дерьма, смешанная с гниющим мясом. Представляете, какой когнитивный диссонанс? Как бы то ни было, она не попыталась на меня напасть.
Я остался в Париже еще на несколько дней, но был настолько подавлен, что даже не смог заставить себя прогуляться по Лувру. Я нанял себе рыжую грудастую девицу в качестве эскорта и удивился, насколько безразличен стал к жизни. Каждый раз во время секса — ведь должно же быть какое-то соотношение между вулканической эякуляцией и биением жизни в человеке — я надеялся почувствовать хоть малейшее оправдание своего существования. Но тщетно. Либидо, как ни прискорбно это признавать, было последним воином, который бросался на поле боя тогда, когда все остальные его уже покинули.
