Последний вервольф

кому быть в этой жизни элитой. Пока все остальные живут в мире «Блумингдейла»,[29] «Отчаянных домохозяек» и Рождества, она — странный сплав волка и человека — живет сама по себе. Я чувствовал это по напряжению в ее плечах, раскрасневшемуся лицу и по тщательности, с которой она сегодня красилась. У меня защемило сердце от такого неоцененного никем мужества, от того, как решительно она настроена не пасовать ни перед чем. Даже перед тем, что она монстр. У меня щемило сердце (о, сердце теперь проснулось и пело) от того, что ей пришлось быть такой смелой и такой одинокой.

— Тебе плохо?

— Да, мутит.

— Когда это началось?

— Да вот недавно, когда проходила регистрацию.

— Но раньше такого не было?

— Нет.

— Совсем никогда?

— Такого — никогда.

Отлично. Если ее никогда так не мутило, значит, она никогда не чувствовала вампиров, то есть этот кровосос следит лишь за Джейкобом Марлоу. Ее запах наверняка щекотал ему ноздри, но раз он не знал о существовании еще одной «вонючки», то относил все на мой счет.

— Не смотри, пока я не скажу, — сказал я. — Слева от тебя, под информационным табло, стоит парень типа Брюса Уиллиса, в коричневой кожаной куртке и белой футболке. Скажи, видела ли ты его раньше. Вот сейчас смотри.

— Не узнаю, — ответила она. — Кто он?

— Ты ведь не знаешь о ВОКСе, да?

— Что?

— Это организация. Черт, так сразу и не объяснишь. Все, что тебе сейчас надо знать, — они не друзья. Но и не вампиры. Мы должны быть осторожны.

Пауза. Потом она сказала:

— Я не сяду в самолет.

Это заставило меня на нее взглянуть. Она смотрела на меня с полным вниманием. Я знал, что она чувствует огромное облегчение. Награда за долгие часы и дни, когда она повторяла себе: ты не одна. Свобода, с которой я мог бы сейчас положить трубку, подойти к ней и обнять, была дьявольским искушением. Я прямо видел, как делаю это, чувствовал, с какой податливостью она бы ко мне прильнула. Ты знаешь, кто я, а я знаю, кто ты.

— Я не хочу, чтобы ты садилась в самолет, — сказал я. — Но мы должны убедиться, что ты в безопасности.

Мы уже стали «мы». Естественно.

— В пустыне это был ты?

— Что?

— В Калифорнии. Девять месяцев назад. Когда на меня напали. Это был ты?

Я видел дело. В конце июня 2008 года Охотники убили оборотня Альфонса Маккара в пустыне Мохаве. После этого в списке остались лишь Вольфганг и я. Во всяком случае, так думал ВОКС.

— Нет, это был не я.

Она закусила губу.

— Да, это был не ты… Я чувствую.

Все смешалось: удовольствие, неловкость, облегчение. Невероятно, но из-за нашей близости мы могли ощутить весь спектр возможных чувств. Узы между нами были почти зримыми.

— И сколько еще таких, как мы? — Она не могла выбрать, с какого вопроса начать, и сейчас вдруг поняла, что ответы могут взволновать ее еще сильней.

— Я должен был быть последним, — ответил я. — Но теперь есть ты. Не знаю, как так вышло. И не знаю, что все это значит.

Мы продолжали смотреть в разные стороны, а потом наши взгляды снова встречались. В разные стороны — и снова встреча. Это гипнотизировало. У нас обоих было неуловимое убеждение, что многие вещи даже не стоит обсуждать. Не могу поверить, что все это происходит… Я знал, что так и будет с первой секунды, как увидел тебя… — бежали внизу строчки, как в немом кино, а мы все смотрели друг на друга.

— Я не могу уехать. Даже не проси. Это нелепо.

Представляю, как 167 лет назад я подбежал бы к какому-нибудь оборотню на железнодорожной станции. Тот опустил бы свою «Таймс», посмотрел на меня поверх очков и сказал: «Да, мне все это известно, но вам придется подождать».

— Я знаю, что это трудно, — сказал я. — Мне тоже трудно. — Наши глаза встретились вновь, и я снова почувствовал эту прекрасную прозрачную нить взаимопонимания. — Но это единственный способ убедиться. Верь мне. Я просто хочу быть уверен, что ты в безопасности.

— Зачем ты им нужен? Мы нужны?

Я вкратце рассказал ей всю историю. Гелиос, вампиры, вирус. Она слушала, чуть нахмурив брови и обхватив себя одной рукой. Так могла бы выглядеть молодая мама, слушающая о плохом поведении сына в школе. Темные волосы отбрасывали на ее лицо тень в виде полумесяца. Она напоминала Ангела Чарли из 70-х. Я думал с радостью и одновременно с горечью: все эти годы… все эти годы…

— Оставайся в аэропорту. Я уйду. Если они о тебе не знают, то последуют за мной. Уезжай в Нью- Йорк. Я приеду, когда от них отделаюсь. Думаю, это не займет больше дня или двух.

— А что если тут еще есть вампиры?

— Я позвоню через полчаса. Если тут есть другие, тебя все еще будет мутить. А если один из них сядет с тобой в самолет, тебе станет по-настоящему плохо. Но это вряд ли. Если они и пошлют кого-то за тобой, это, скорее всего, будет обычный человек. Они ничего тебе не сделают, пока ты в людном месте, но будь бдительна.

— А что насчет агентов из этого ВОКСа? — спросила она. — Как я узнаю, следят ли за мной?

Она снова нахмурилась и сосредоточилась. Теперь она выглядела, как секретарша, которая записывает длиннющий список дел, пытаясь оставаться невозмутимой и не паниковать.

— Никак. Но с этим мы пока ничего не можем поделать. В любом случае, они тебя не тронут. Пока. Они любят трофеи. И будут ждать до следующего полнолуния.

Слово «полнолуние» заставило нас опять переглянуться. Мы еще не говорили об этом важном аспекте. Я засунул в таксофон последнюю монету. Я запомнил наизусть ее нью-йоркский адрес.

— Я не могу вот так взять и уехать, — сказала она. — Мне нужны ответы.

— И ты их получишь. Но не здесь и не сейчас. Сначала я должен убедиться, что ты в безопасности.

Я почувствовал в груди острую, но сладкую боль лишь оттого, что все это правда. Вдруг что-то стало для меня важным. В фильмах бывает, что кто-то случайно находит старый космический корабль, погребенный под пылью на долгие тысячелетия, включает зажигание, и все лампочки, индикаторы и приборы оживают как по волшебству. Приятная и одновременно пугающая мысль, что эта способность всегда была во мне и ждала своего часа, взволновала меня.

— Скажи мне еще одно, — попросила она. — Есть ли лекарство?

— Нет.

Она закрыла глаза. Сглотнула. Приняла мой ответ. Я чувствовал, что после укуса она превратилась в удивительно изменившуюся личность, которая могла приспособиться даже к обличью монстра, но по тому, как она закрыла глаза, было видно, как много еще осталось в ней от прошлой себя, которая пыталась притвориться, что ничего этого нет и не было. Даже мой отрицательный ответ не убил ее надежду окончательно. Она, наверное, еще не одно десятилетие будет сжимать в руках эту надежду, словно горячий уголь.

— Не оставайся одна после заката солнца и не спи по ночам, — сказал я. — Тебе придется идти в бар