осматривала его рану. В его памяти всплывали один за другим мгновения, что проводил он в самых холодных покоях Торинграда, когда Горлунг перевязывала ему руку. Как он ждал этих коротких встреч, когда Горлунг даже не смотрела на него лишний раз, её холодные глаза скользили по нему, словно не видя. Да что таиться, и сейчас бывало, что Горлунг смотрела вдаль так печально, что сердце рвалось от жалости к ней, и в то же время, в такие мгновения Олафу хотелось стереть с её лица эту тоску силой, заставить Горлунг быть счастливой. Но как ни печально, невозможно заставить её радоваться, только великому Одину это под силу, а он лишь простой воин.
Потом Олаф вспомнил неуверенное выражение лица Горлунг, когда она предложила прочесть его будущее на рунах, так словно она не знала, стоит ли ему открывать свой дар, достоин ли он этого. Испуганное лицо Горлунг, когда он звал её в Утгард. Ведь не поехала она с ним тогда, осталась в Торинграде. Может, увези он Горлунг силой, и было бы всё иначе, проще и легче. Но она стала женой Карна. Ревновал ли Олаф к Карну? Нет, но сама мысль, что он не единственный, что был кто-то другой, была Олафу неприятна. Если же Карн владел телом Горлунг, то тот светловолосый славян держал в охапке её душу и не отпускал ни пяди её. Душа, помыслы, любовь Горлунг — всё досталось тому, кто погиб от руки Дага, жаль, что Олаф сам не мог убить Яромира. Как же Олаф ненавидел этого Яромира! Почему Олаф не может изгнать его навсегда из сердца этой женщины?
Олафу вспомнились полные боли черные глаза Горлунг в день тризны по князю Торину, что смотрели за последним вздохом проклятого Яромира. За что она его так любила? Олафу никогда, видно, этого не понять, как и не уразуметь очень многого, что связывало его с этой женщиной.
Сколько всего они пережили, пока боги не соединили их! И сколько еще им предстоит пережить. Горлунг хотела стать его женой, Олаф видел это, чувствовал, но кто-то словно шептал ему в ухо о том, что этот супружеский союз не будет счастливым. Но разве несчастлив он с ней сейчас? Счастлив, твердо решил про себя Олаф. Хотя жизнь с Горлунг и не такая, как он представлял себе.
Закрыв глаза, Олаф увидел другую женщину, белокурую, зеленоглазую, покорную. Его Гуннхильд, только его, ему принадлежало и тело, и душа покойной жены. Олаф, словно перенесся в прошлое, когда он совсем еще юный впервые увидел Гуннхильд. Как она очаровала его своей нежной красотой, лаской, трепетом. Олаф вспомнил, как в первый год жизни в супружестве они с Гуннхильд ждали зиму и бегали по сугробам, смеясь и горланя песни. Почему же Горлунг затмила его жену? Ведь бывшая княжна Торинграда не отличалась ни красотой, ни веселым, легким нравом.
Олаф внезапно понял, что всё его горе по мертвой жене было порождено стыдом перед ней, за то, что разлюбил, за то, что нашел другую, за то, что не ценил. Возвращаясь с последнего набега на Гардар, Олаф хотел лишь загладить свою вину перед Гуннхильд, вину за то, что разлюбил, забыл, отвергнул. Но это ему не удалось, она не дождалась его, боги отобрали у него Гуннхильд.
Внезапно Олаф осознал, что рано или поздно он всё равно возьмет Горлунг в жены, а может, она уже носит его ребенка. И такое довольство захлестнуло его, словно огромная волна, что залила за борт драккары. Его ребенок, когда-нибудь у них будет ребенок, и Олаф не допустит того, чтобы он был рожден не в супружестве.
Глядя на спящую Горлунг, Олаф думал, что она ему дороже всех. Черные волосы спадают с края ложа шелковистой рекой, тонкая рука лежит поверх меховой полости, губы немного приоткрыты, и всё лицо её дышит спокойствием и умиротворенностью, совсем не такая она днем. Олаф подумал о том, что лучшей хозяйки для своего двора он сыскать не смог бы, работа кипит в руках Горлунг, Утгард не узнать теперь.
Приняв такое непростое для себя решение, Олаф наконец-то уснул, уютно устроившись возле своей женщины.
Вечером следующего дня Горлунг была в своем покое, день выдался тяжелым. Через закрытую дверь доносились хмельные голоса хирдманнов, что спорили друг с другом.
Внезапно дверь в её покой отворилась и на пороге появилась маленькая, худенькая фигурка. Вошедший мальчишка с вызовом глядел на неё, прижимая к себе деревянный меч.
— Отец сказал, что ты станешь его новой женой, — с вызовом глядя на Горлунг, сказал Рагнар.
Горлунг была настолько потрясена словами мальчишки, что ничего не ответила. Молча, она глядела на него, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.
— Ты займешь место моей мамы, — сверля её взглядом зеленых глаз, продолжил Рагнар, — ты мне не по душе, но раз отец решил, что ты достойна быть его женой, так тому и быть.
— Достойна? — поперхнувшись, спросила Горлунг.
Мальчишка качнул головой, тряхнув при этом гривой светло-каштановых волос. Устав стоять, он забрался на ложе, стоящее посередине покоя, и начал болтать ногами, обутыми в грязные сапожки.
— Я — дочь князя, я а твой отец лишь хирдманн, имеющий свой двор, и ежели ты хочешь молвить слово о том, кто кого достоин….
— Не важно, — перебил её Рагнар — отец сказал, что ты теперь мне будешь вместо мамы.
— Вместо мамы? — изумленно переспросила Горлунг. Когда она думала о том, чтобы стать хозяйкой в Утгарде, Горлунг ни разу не посещала мысль о сыне Олафа.
— Да. Вот я и пришел. Будь, — с горьким вздохом сказал Рагнар.
Горлунг смотрела на сына Олафа, не веря своим глазам и ушам. Как она может заменить ему Гуннхильд? Она ведь раньше к детям близко не подходила и не думала о них никогда. И вообще, что делает мать? Наверное, надо срочно найти мальчишке няньку, покладистую и любящую детей. Хотя кто-то ведь им занимался и раньше. Но кто? Жены хирдманнов не могли воспитывать его, среди рабынь пожилых женщин не было.
— Рагнар, у тебя, наверное, есть няня? — неуверенно спросила Горлунг.
— Нет, я взрослый. Я с хирдманнами днем нахожусь, а вечером шел к маме. Ты — новая жена отца, значит, ты теперь мне вместо мамы. Хотя с мамой тебе никогда не сравниться, — печально добавил Рагнар.
— Я и не хочу с ней сравниваться, — буркнула Горлунг.
— Правильно, тебе такой никогда не быть. Мне не нравится сыр, который по твоему приказу теперь делают. Не вкусный он. Хочу мамин.
— Сыр не вкусный. Беда, — согласилась с ним Горлунг, — будут делать для тебя другой.
Рагнар замялся, словно не зная, что еще сказать, опустил глаза на носочек своего сапога и сказал:
— Мне плохо без мамы. И скучно.
— Знаю, — кивая головой, сказал Горлунг.
— Откуда? — посмотрев на неё исподлобья, спросил Рагнар.
— Моя мама тоже умерла, когда я была маленькой.
— Я не маленький, я — воин.
— Да, прости, — улыбнувшись одними губами, ответила она.
— А тебе отец растил? — с интересом спросил Рагнар.
— Нет, сначала бабушка, потом рында и нянька.
— Кто такой рында? — спросил Рагнар.
— На Руси так называют личного хирдманна, который тебя охраняет, — пояснила Горлунг.
— У тебя был свой хирдманн? — потрясенно спросил мальчишка.
— Ага, он мне столько интересного рассказывал, столько преданий, легенд, рассказов о походах. Он был очень хорошим. Очень, — грустно сказала она.
— А где он сейчас? — заинтересованно спросил Рагнар.
— В Вальхалле. Я перед ним очень виновата, — грустно сказала Горлунг, — он меня никогда не простит. Но может быть, когда-нибудь не в подлунном мире мы с ним встретимся и я выпрошу себе прощение.
— Ты расскажешь мне о Руси? — спросил Рагнар.
— Расскажу, — улыбаясь, ответила Горлунг.
— Когда я стану выше, я тоже пойду в поход, и буду добывать золото и убивать врагов, — с блеском в глазах молвил сын Олафа.
