Как я люблю эти сумерки длинные,их перламутрово-пепельный цвет,будто в ботинках с прилипшею глиноютяжко бреду на неведомый свет.Помню, как в сумерках, за огородами,где мы играли, резвясь, как щенки,у одноклассницы — рыженькой родиныродинку слизывал я со щеки.Сумерки длинные, чуть серебристо-полынныетянут в себя, зазывая, тревожа, маня.Сам я забыл, как зовусь я по имени.Я бы хотел, чтобы звали Россией меня.Нету у нашей души завершения.Рад умереть бы, да не до того.Что же ты, жизнь моя, так завечерилась,будто и ноченька недалеко?Буду когда-нибудь снова мальчишкою,встану горой за девчачью слезу,буду играть в деревянного чижика,родинку чью-нибудь снова слизну!Сумерки длинные, крики вдали журавлиные,и над колодцем скрипит журавель у плетня.Сам я забыл, как зовусь я по имени.Я бы хотел, чтобы звали Россией меня.25 сентября 2003
ПАМЯТНИКИ НЕ ЭМИГРИРУЮТ
Не был мошенником, пакостником,гением тоже навряд,да вот придется быть памятником —редкий я фрукт, говорят.Горькие или игривыесыплют вопросы подчас:«Правда, что вы эмигрировали?Что же вы бросили нас?»Где мне могилу выроют?Знаю одно — на Руси.Памятники не эмигрируют,как их ни поноси.Как я там буду выглядеть:может, как Лаокоон,змеями сплетен и выдумокнамертво оплетен?Или натешатся шутками,если, парадный вполне,стану похожим на Жукова —грузом на слоноконе.Маршал, не тошно от тяжести,свойственной орденам?Лучше пришлись бы, мне кажется,вам фронтовые сто грамм.Наши поэты — не ротами,а в одиночку правы,неблагодарную Родинутоже спасали, как вы.Но ненапрасно громили мымонументальный быт.Мраморными и гранитныминам не по нраву быть.В центре застыв прибульваренно,
