является дальнейшее укрепление господства в воздухе. Но их можно понять. Они тоже боятся высшего лета.
Я понимал. Понимал, что господина Атри происходящее не касалось, он не был игровой фигурой на доске Изначального и мыслил как подобало верховному магу империи. «У тебя слишком богатое воображение, Мори, – сказал я себе. – Успокойся». Эррет смотрела на меня с болью, и меня это злило. Больше всех, кажется, боялся я. «Не стоит столько думать о вероятных опасностях, – снова и снова повторял я мысленно, – так можно на пустом месте создать себе лишние». Руки у меня дрожали, и я опустил их со стола.
«Ты уверен? – спросила меня Эррет пару часов назад. – Ты совершенно уверен в этом?»
«Уже нет», – ответил бы я теперь. Во рту пересохло. Теперь я понимал тревогу Эррет: то, что чувствовал я сейчас, к ней пришло раньше. Замешательство кончилось, я снова владел собой – но в какую- то секунду я готов был признать, что утрачиваю волю и мной управляет иная сила, чистая функция Господина Бездны. Вспомнились недавние мои мысли о миллионах верных уаррцев, среди которых непременно сыщется патриотический бомбист; теперь они вызывали горькую усмешку. Единственное касание настоящего безумия совершенно уничтожило былое, рожденное неведением, хладнокровие.
«Дальше будет хуже, – подумал я. – Этак я и впрямь рискую сойти с ума». Вероятно, увенчайся успехом низкий замысел Сандо, Господином оказался бы молодой Улентари, и тогда ворота войны распахнулись бы настежь: князь уже сейчас достаточно безумен, властолюбив и тщеславен...
И женат на Госпоже Бездны.
Губы мои искривились в невольной усмешке: все могло оказаться намного проще.
Кайсен скользнул по мне проницательным взглядом и отвел глаза. Молчание встало как вода в омуте. За окнами блистал летний день, но казалось, что в зале темно. Портреты на стенах становились сумрачными провалами, и из них смотрели глаза ушедших владык. В белых руках Ирвы прохладно светилась звезда.
– Что же нам остается? – спросил я и почти услыхал эхо своих слов в безмолвии. – Наращивать военную мощь и в то же время прилагать все силы к предотвращению войны?
– В отсутствие Лаанги нам остается лишь дипломатия, – сказал Эрдрейари. – Дипломатия слов – и пушек.
В отсутствие Лаанги... я стиснул зубы. Можно было ждать бесконечно и бесплодно, великий маг блюл исключительно собственные интересы, ему не было дела до людей Уарры, тем паче – до ее государственных институтов. Падет эта империя, встанет другая, начнется новый цикл высшего времени... должно быть, занятно наблюдать, как люди пытаются спастись от смерти.
Я отчаялся ждать Лаангу.
Эррет смотрела на сплетенные пальцы. Господин Менери хранил на лице маску столь же непроницаемую, как маска Эрдрейари, и я видел, что мысли обоих весьма далеко. Верховный маг опустил веки. Господин Кайсен с грустью разглядывал поломанную трость...
Прошло не меньше минуты, прежде чем я вспомнил, что должен отпустить их.
Я поднялся с места последним, когда Великая Тень уже остановился у дверей, ожидая знака, чтобы полностью убрать изолирующее заклятие. Эррет взяла меня под руку. Она, мой мудрый светоч, молчала, и в устремленном на меня взгляде чудилась грусть. Безрадостные приходили мне мысли, зябкие, как осенняя ночь. Вот мы, Господин и Госпожа, которым суждено проиграть войну, погибнуть с позором и быть забытыми, как забыты люди Ософа, как народ на юге нынешнего Аллендора, что воевал с Ривит, – он тоже принадлежал Бездне, и даже страна та ныне безымянна. Я еще раз поклялся: сделаю все возможное, чтобы до последнего властвовать собой. В крайнем случае, почувствовав приближение конца, отдам Великой Тени приказ казнить безумного императора...
За моей спиной хлопнула дверь, заскрипел паркет, и вслед за тем раздался странный звук, напоминавший зубовный скрежет. Эррет оглянулась и тихо ахнула.
Я проследил за ее взглядом. Острота моего разума из-за тревог несколько притупилась, и, признаюсь, в первый миг меня посетила глупейшая мысль: никак недавно принятый на службу лакей решил стянуть у господского гостя часы или кошелек.
Кайсен стоял вполоборота, цепко ухватив запястье длинного тощего парня в блескучей ливрее. Улыбался Великая Тень при этом столь сладостно, что даже мне стало нехорошо. Парню, очевидно, приходилось туго, он чуть ли не извивался в железной хватке. «Поделом», – подумал я и только потом увидел, чего стоит Кайсену его непринужденная поза.
Приплясывал же «парень» отнюдь не от страха или боли – скорей от восторга. То, что мне показалось формой слуги, вероятно, лет сто назад было последним писком мужской моды. Кажется, это тогда среди кавалеров были в почете длинные гривы? Знаков же на лице явившегося не было вовсе, только глаза подведены; действительно, на что ему рисованные чернилами знаки...
Наконец гость оскорбительно расхохотался и вывернулся из хватки Кайсена.
– Ты не человеколюбив, мой мальчик, – жизнерадостно заявил он, тряся кистью.
– Да, – согласился Великая Тень с прежней усмешкой. – Я не человеколюбив.
– С возрастом это пройдет, – нравоучительно заметил гость.
– Вы на редкость приятный собеседник, господин Лаанга, – ответил старец. – Рад нашей встрече.
Я проклял землю и небеса. Я так долго держал себя в напряжении, готовясь к явлению Лаанги, и он пришел именно тогда, когда я мысленно отложил свидание и ослабил концентрацию. «Бесов дедушка!» – подумал я в сердцах, с неприязнью оглядывая тощую фигуру в золоченом камзоле. Меня брала злость; я даже встревожился, что не смогу сосредоточиться заново и провести беседу с толком. Твердые пальцы Эррет стиснули мою кисть. Господин Кайсен честно выполнял свой долг, давая мне время собраться с духом, но есть вещи, которых никто не сделает за меня...
Великий некромант снова расхохотался, привалившись спиной к двери.
– Ну что? – сказал он, окидывая нас пронзительно черным взором. – Заждались, птенчики?
– Не то слово, – грозно сказал Эрдрейари, воздвигшись за моей спиной.
Я вздрогнул. Помстилось, что генерал сделался выше ростом.
– Где моя плоть? – потребовал Онго, нацелив в Лаангу острый костяной палец. – И где мой поэтический дар?!
– Плоть будет! – огрызнулся Лаанга. – Не гони коней. А за творческие кризисы поднятых некромант не в ответе!
Мало-помалу оторопь проходила; усилием воли я вернул себе ясность мысли.
– Господин Лаанга, – провозгласил я наконец. – Счастлив приветствовать вас в Данакесте. Нам многое нужно обсудить.
Лаанга скис и свесил голову на грудь. Мрачно покосился на меня из-под упавших на лицо прядей.
– Как я не люблю являться людям, – с тоской сказал он.
Господин Менери до того, как сделаться главой Государственного совета, руководил Министерством иностранных дел; он был прирожденный дипломат и умел скрываться вовремя, а также очевидно предпочитал не иметь дел с высокой магией. Я не заметил, когда министр нас покинул. Впрочем, это было в определенном смысле любезностью с его стороны: чем меньше свидетелей окажется у моей беседы с Лаангой, тем лучше.
– Ну, – грубо сказал Лаанга, – что?
– Полагаю, – деликатно произнес Великая Тень, я позавидовал его самообладанию, – негоже нам беседовать в коридоре. Даже если это коридор Данакесты. Пройдемте в зал, господин Лаанга?
– Ну пройдем... – пробурчал тот, скривился и толчком зада распахнул дверь.
«Дешевый прием, – с нервным смешком подумал я. – Но эффектный».
За двустворчатыми дверьми, покрытыми золотой инкрустацией, не было зала совещаний.
То, что открылось взору, напоминало один из экспонатов Исторического музея – реконструкцию жилища людей Нийярской культуры, населявших Южную Уарру около двадцати тысяч лет назад. Стены тесаного камня были завешены кусками грубого полотна, длинные деревянные скамьи тянулись вдоль них, пустой оконный проем с широким подоконником обрамляла искусно вырезанная из дерева скульптурная арка; арке было не больше пары сотен лет. Возле окна стояло жесткое кресло, по-видимому, современное арке. На каменном уступе поблескивала новенькая лампа с заклятием электричества.
За окном цепенела пустота.
