Или нечто, подобное ей; я не мог подобрать определения. Непристальному взгляду показалось бы, что окна нет вовсе, оно заложено сплошным камнем или затянуто глухой занавесью; но чувство пространства говорило, что за проемом – пропасть. Если смотреть в эту пропасть дольше одного вдоха, она начинала будить странное любопытство. Казалось, что необходимо подобрать слова, определить пустоту и описать ее мрак ... «Башня Лаанги стоит посреди Бездны», – вспомнил я; точно кто-то сказал это во мне. Бездна еще не тянула к себе, но нетрудно было догадаться, что последует за созерцанием.
Я перевел взгляд на мага.
Некромант плюхнулся в кресло и заложил ногу на ногу, оглядывая нас с гнусной ухмылкой.
– Ну, – сказал Лаанга, – какого беса вы меня звали?
Я медлил. Казалось неуместным доверять сокровенные тревоги шумному и дурно воспитанному молодчику, каковым великий маг выглядел в настоящий момент; мнилось, с тем же успехом можно явиться читать судьбу на ярмарку, к бродячему гадателю. «Все-таки жаль, что Менери сбежал, – подумал я, – он бы пригодился... Кровь небесная!» Мы стояли перед Лаангой в ряд, точно провинившиеся дети, а тот бесцеремонно нас разглядывал. Великий некромант определенно не спешил: тот, чья жизнь исчисляется тысячелетиями, отвыкает экономить время.
– Господин Лаанга, – услыхал я голос Эррет, – разве вам нечего сказать вашим нынешним сподвижникам? Как видите, мы все здесь. Люди Бездны...
Против ожиданий, подействовало: ухмылка пропала с лица некроманта.
– Умная девочка, – сказал он без всякой иронии и сполз в кресле вперед, широко расставив колени. – Мне сказать, что вы влипли в грязную и вонючую задницу, или ты и сама это знаешь?
Эрдрейари с неудовольствием воззрился на мага; Онго не терпел людей, грубо выражавшихся при дамах.
– Знаю, – ответила Эррет.
– И я знаю, – отрезал Лаанга; жирно подведенные глаза сверкнули. – На этот раз все и до всего дошли своим умом. Слава прогрессу!
Я наконец собрался с мыслями и поймал его на слове.
– Рад слышать, – сказал я.
– Что?! – уставился на меня Лаанга.
– Я рад слышать, что наши мысли совпадают, – объяснил я. – Я боялся, что вы, господин Лаанга, находите удовольствие в смене времен высшего года. Быть может, на высоте Башни человеческие страдания уже не внушают сочувствия, а войны выглядят занятными, как игры...
Выражение лица Лаанги переменилось, и я остро пожалел о своих словах; не из-за страха – я опасался мага лишь настолько, насколько это было разумным, – но я потерял способность что-либо понимать по его глазам. Нелепо, конечно, было рассчитывать, что влет разберешься в мыслях одного из Великих, но я поистине по-детски на это надеялся. Теперь же... Мороз подирал по коже. Глаза некроманта стали черными пропастями, сухими бездонными колодцами, подобными окну за его спиной.
– Умный мальчик, – тихо сказал он. – Очень умный.
Мурашки сыпались по спине от звуков его голоса. Лаанга не насмехался. Он... я вновь не мог подобрать слова. Как будто надежда и безнадежное неверие сплетались в тысячелетней мгле.
– Нам совсем не нравится судьба, предназначенная Королевству Бездны, – сказал я неизвестно зачем. – Больше того – мы готовы сделать все возможное и невозможное, чтобы избежать мировой войны.
– Невозможное? – ухмыльнулся маг. – Ну, успеха в начинаниях.
– А вы?
– Что?
– Я понял, что вы сами не слишком рады происходящему, – севшим голосом сказал я. – Ваш опыт велик, как ни у кого другого. Я рассчитываю на вашу поддержку – если не действием, то советом.
Лаанга улыбнулся; потом непринужденно, в прежней манере невоспитанного мальчишки выгнулся и почесал косматый затылок о спинку кресла.
– Проси, – дозволил он, с наслаждением покряхтывая.
Я прикрыл глаза.
– Скажите, господин Лаанга, чем отличается нынешний цикл от предыдущих?
– В прошлый раз Воином Бездны была сумасшедшая толстая баба, а теперь – двинутый на писанине покойник.
Я не удержался от усмешки: мне напомнили, что нужно тщательней взвешивать слова, и сделали это не без изящества. Лаанге не составляло труда читать в сердцах истинные желания и вопросы. Минуту назад я думал, что не хочу доверять свои тревоги этому неуравновешенному субъекту, а потом едва не впрямую спросил, что тревожит Лаангу. Следовало быть аккуратней.
– Три года назад, когда войска увязли в Хоране, – сказал я ровно, – а Восточные острова вспомнили о независимости, мой отец обратился к вам с просьбой поднять одного из великих военачальников прошлого. Вы подняли Онго, покорителя островов, – и он оказался одной из игровых фигур, а пробуждение его ознаменовало начало высшей весны. Вы не могли не понимать, что делаете. Как известно, первый удар в мировой войне должна нанести именно наша сторона. Господин Лаанга, прошу вас, ответьте: зачем вы пробудили Воина? Зачем вам война? Вас что-то вынуждает действовать так, как вы действуете?
Лаанга довольно усмехался.
– А ты боишься? – Глаза его сузились. – Боишься, что тебя начнут заставлять?
Я стиснул зубы.
– Да, – сказал я и продолжил, сам не зная, зачем: – Комитет магии полагает, что магический год суть схема гигантского заклятия, и действия ключевых фигур осуществляют эту схему, повинуясь некой воле. Мы заключили договор с Королевством Выси. Они тоже не хотят войны. Но происходящее диктуется силами, которых мы до конца не понимаем.
Лаанга смотрел на меня с усмешкой, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
– Ты думаешь, мы их понимаем? – едва ли не с отеческой лаской сказал он, когда я окончательно смолк.
– Мы?
– Я и Каэтан, – обыденно ответил Лаанга и вытащил из складок одежды курительную трубку. Неведомо как в ней оказался табак, под пальцами мага вспыхнуло пламя, и вот уже некромант со вкусом дымил, пуская дым по всей зале. Вскоре ему надоело сидеть в кресле, и он перебрался на широкий подоконник. Пощупал крутые ягодицы деревянной девушки, поддерживавшей карниз. «Мы», – повторил я безмолвно и внутренне улыбнулся: приятно, когда догадки подтверждаются. Я готов был палец поставить на то, что Великие никоим образом не враги. Если б во всем свете у меня остался один-единственный ровесник, я бы волей-неволей завязал с ним дружбу.
– Мне действительно когда-то нравилась эта игра, – пожал плечами Лаанга. – А Каэтан полагал, что она суть благо. Пульсация сил, несущая обновление, дивные мировые цветы, взрастающие на крови, ля-ля-ля. Но оно повторяется и повторяется, и это просто кровища, и все...
Он помолчал, отвел глаза и со странным выражением сказал:
– Не бойся. Она не любит заставлять. Она любит выигрывать честно.
Мозаики таяли в тенях. В распахнутом оконце высоко под крышей играл летний ветер, и в журчание воды вплетались его живые певучие вздохи. За стенами храма едва колыхались ветви деревьев, тяжелые розы роняли на песок полупрозрачные лепестки. В отворенные двери дышало пылающее небо дня, мостовая перед входом сверкала, башни Кестис Неггела растворялись в сиянии; здесь же, под каменными сводами, были ласковый холодок и тень.
В дверном проеме возник причудливый силуэт; он качнулся, плеснул полами одеяния, как крыльями, и распался на человека и волка. Серебряный волк Меренгеа споро вбежал под своды и кинулся к чаше с водой. Длинный розовый язык его часто мелькал. Напившись, волк с видимым наслаждением растянулся на полу и закрыл глаза.
Только тогда снова качнулся черный плащ.
Кроме волка, в храме были двое; две фигуры – одна ослепительно белая, другая непроглядно черная, словно аллегории Дня и Ночи. Облаченная в белое стояла у ног изваяния Арсет. Лицо ее, чистое и спокойное, казалось лишенным возраста, бело-золотые волосы падали на священническое одеяние подобно
