связкам тончайших золотых цепей, ярко-синие глаза светились, как сапфиры в нагрудной звезде. Несмотря на лицо и волосы рескидди, Старшая Сестра Тайенет, наставница Уарры, была родом из глухой деревни в низовьях Неи.
Тайенет не молилась, ибо в своем высочайшем сане уже не имела права молиться. Но в этот час, допустив слабость, она страстно желала вновь сделаться Младшей Дочерью и взывать к Милосердной с чистой душой, надеясь на заступничество и ласку. Она пришла в храм для того, чтобы взглянуть на Арсет, стойкую в ее вечной битве, и вернуть твердость сердцу. Старшая Сестра не рассчитывала на помощь и потому, увидев в храме серебряного волка с его спутницей, замерла в счастливом изумлении.
Та, кого некогда звали Алива, сделала еще шаг и вошла наконец в тень храма. Мертвая княжна едва приметно улыбнулась, встретив взгляд священницы, и покачала головой, приложив палец к губам.
Над головой Старшей Сестры призрачно светилась каменная рука Арсет, выброшенная вперед в непреклонном запрете. Упрямый взгляд Заступницы бесконечно встречал иной взгляд, устремленный на нее с задернутой сумраком мозаики под сводами храма. С волос и складок платья Арсет бежали тонкие ручейки, собирались в чеканном серебряном желобе, медлили в чаше живительным озерцом, а потом уходили наружу, в храмовый сад и дальше, к быстроструйной Яневе. На полу храма в пятне солнечного света спал, завалившись на спину, волк, а две женщины стояли подле статуи и смотрели – туда, куда вечно взирала та.
Потом Алива осторожно взяла из руки Тайенет письмо и бросила его в воду. Листок, хранивший переломы на сгибах, не раз скомканный тревожными пальцами Старшей Сестры, расправился и, точно лист дерева, медлительно поплыл по рукотворному ручью вниз. Мелькнули строки, летящий и рваный почерк Младшей Матери Акридделат: «...в часы испытаний, выпавших на нашу долю, будем спокойны, ибо мы воинство Заступницы на земле...»
Старшая Сестра опустила веки. Сухая рука Аливы, нагретая солнцем, коснулась ее руки.
– Она любит выигрывать честно, – сказал Лаанга.
Цепенящий сумрак плыл в башню из пустого окна, и в нем таилась, вызревала, пухла, как язва, тоска – невыносимая, последняя. Окно смотрело, за спиной некроманта проваливаясь в глубь чудовищной зрячей глоткой, дышало унынием, как зловонием дышит пасть хищника, и мало-помалу начинало манить. Я отвел глаза; это оказалось проще, чем можно было предполагать. То ли времени прошло не так много... то ли деревянные скульптуры, золотистые, светлоликие влюбленные Янева и Неи, поставлены были здесь Лаангой не только для украшения стен.
Глаза Лаанги оледеневали. Он-то видел перед собою пропасть всегда, каждый миг своего бытия – я помнил это и еще помнил, что она, неподвластная ему, сама также власти над ним не имела; здесь прорастало зерно надежды. Лаанга обитал посреди Бездны не затем, чтобы утверждать над ней власть или тем паче вести ее в мир. Он ее останавливал.
«Это всего лишь Бездна, – пришло на ум. – Есть вещи и пострашней».
– Кровь небесная... – невольно прошептал я.
– Что, – пробормотал Лаанга с кривой ухмылкой, услыхав это, – Святое Писание вспоминаешь? Ну- ну.
«Писание?» – недоуменно повторил я про себя, но чеканные строки уже грохотали в памяти.
Я знал Легендариум почти наизусть. Иные главы выучил еще ребенком, с голоса прабабки Ирвы: та способна была цитировать книгу с любого места. Ирва говаривала, что некоторые строки не понимает и теперь, после жизни, а я удивлялся – для меня Легендариум был историей о богах и героях.
Рознь Выси и Бездны перед этим противостоянием – как летняя гроза перед движением материков...
– Выигрывать? – переспросил я невпопад. – Чтобы Высь победила?
Лаанга усмехнулся. Нервной костлявой рукой взял с подоконника лампу, включил и посветил мне в глаза; я растерянно прищурился, отворачиваясь.
– Щенок, – сказал Лаанга, что-то во мне рассмотрев, – не без мозгов, но щенок. Нет, государь Морэгтаи.
Маг помолчал. Жутко было смотреть ему в лицо: наглый буян, которому куда легче было дать двадцать лет, нежели истинные его двадцать тысяч, превратился в печального и умудренного старика.
– Я слишком близко, Мори, – проговорил он. – Я не скажу.
Я сморгнул.
Мир сморгнул вместе со мной.
Лаанга снова сидел в кресле, трубки у него никакой не было, а я стоял перед ним, плечом к плечу с Эррет, Онго, господином Атри, Великой Тенью... миг назад их не было рядом, я только теперь понял это, и волосы поднялись дыбом. Я помнил, что в Пятой магии Лаанга чувствует себя как дома, но одно дело понимать, и совсем другое – наблюдать запредельные силы в действии: испытание не для слабого духа.
«Любая магия – ничто перед силами Изначального, – напомнило неживое окно за спиной мага. – Могущества Выси и Бездны – игрушки в руках Старшей Матери...»
И я наконец разозлился.
Злость отрезвила. Я не страдал ложной гордостью, но сосредоточенно размышлять о собственном ничтожестве тоже отказывался. В моем положении это было, во-первых, глупо, а во-вторых, мешало работать. На мне лежала ответственность за миллионы подданных. Меня угораздило стать Господином Бездны, и не уступить свою волю безмозглой функции мирового зла мне удастся только ценой нечеловеческих усилий... если вообще удастся. Размышления об этом несли с собой страх, а страх цепенил, и потому следовало избегать бесплодных размышлений. Чтобы достойно исполнить свой долг, мне определенно требовалось немного здоровой гордыни.
«Кто, как не мы, воинство Заступницы на земле?» – произнес голос, похожий на голос Аливы.
Я выпрямился.
Эррет прильнула ко мне, незаметно взяла за руку. Лаанга смотрел на меня с кривой усмешкой, но сощуренные глаза его были теплы. «Мы пока еще не проиграли», – прочитал я в них.
– Какие действия нам следует предпринимать, господин Лаанга? – выравнивая дыхание, спросил я. Беседа с глазу на глаз окончилась, я подозревал, что скоро беседы окончатся вовсе, и нужно было торопиться.
Лаанга скорчил рожу.
– Делайте как написано, – сказал он, наморщившись с величественным видом.
– Где написано? – переспросил я, мигом озадачившись мыслями о древних манускриптах, текстологии и тому подобном. Связаться с Аллендором, затребовать копии хроник? С Рескиддой?..
Некромант расхохотался совершенно по-жеребячьи, и я заподозрил неладное.
– На роже у тебя написано, полудурок! – бросил Лаанга. – Все, остобесили вы мне. Брысь!
И отмахнулся, как от назойливых мух.
Дождь зарядил с утра. Под окнами мокли цветы, волнами ходили древесные кроны; пухлые пелены облаков точно опускались к самой земле, и казалось, вот-вот нанижутся на серебряные шпили. Река потемнела. Поверхность воды дрожала от ударов небесных капель. Вдоль улиц бежали зонты, храня под собою людей, а по оконным стеклам струились тонкие ручейки, словно упавшие прямо с волос Арсет Милосердной. Сплетая голос с хорами дождя, журчал в углу священный фонтанчик, подаренный мне когда- то прабабкой. Крупная сапфирового стекла звезда бледно светилась над серебряной статуэткой: Арсет стояла над чашей, и из сложенных ее рук проливалась вниз тоненькая струйка воды.
Я рано научился читать, но Ирва блюла древние священнические традиции и не позволяла несмышленому ребенку браться за Легендариум. Возможно, она была права – пустое любопытство обесценило бы древний и сложный текст, а в ее пересказе он становился роскошнее любой сказки... В четырнадцать я всерьез принялся за Писание и читал его в оригинале, на риеске, удивляясь, какими скучными и многословными оказываются на деле те истории, от которых в детстве щемило сердце. К
