– Данва, – сказал я, – вы в состоянии работать? Я верю, что минуту назад вы не солгали мне, а просто не собрались с мыслями. Но я не хочу держать в памяти то, о чем должны помнить вы.
Не люблю, когда меня боятся.
В юности, когда я путешествовал по стране – без торжественности и лишнего шума, то есть наполовину инкогнито, – иной раз случалось, что добрые мещане или пахари внезапно обнаруживали перед собой вместо бестолкового подростка-дворянчика величественное и грозное императорское высочество. Низшие сословия простосердечны, блеск титула совершенно застит им глаза, а высокие господа представляются злонамеренными существами, только и высматривающими, за что отправить бедного мужика на каторгу. Страх леденил и отуплял; бойкие и добрые люди передо мною вдруг превращались в верноподданных кукол. На редкость неприятно было видеть это.
Не думал, что бесфамильная столь высокого ранга тоже способна испытывать подобный страх.
– Я... – пролепетала Данва.
У нее дергалось веко. Тяжесть, обрушившаяся на нее, обнажила ее истинный возраст, и женщина передо мною за минуту состарилась на четверть века. Я отвел глаза, помедлил и сказал:
– Идите.
– Что?
– Пришлите сюда пару ваших людей из тех, что допущены к строго секретной информации. Свяжитесь с Ларрой – мне нужны его данные. А потом пройдитесь по саду, Фиррат. Успокойтесь.
Тень опустила веки в знак согласия и, тяжело ступая, стала подниматься по лестнице. Пальцы ее, вцеплявшиеся в перила, заметно дрожали, она сутулилась. Запоздало я подумал, что боится Данва вовсе не меня. В сложившихся обстоятельствах у нее нет шансов сохранить произошедшее в тайне от Кайсена. Неудача как таковая, пожалуй, сошла бы ей с рук, но невероятный гнев, в который пришла Эррет, означает, что у Дома Теней будут проблемы уже не со мной, а с нею. Это для бесфамильных очень опасно – и этого господин Кайсен ученице не простит.
Я оглянулся.
Эррет сидела неподвижно, вытянув ноги и откинув голову на спинку кресла. Лицо ее ничего не выражало.
– Эррет, – сказал я, усевшись напротив и наклонившись к ней через узкий стол, – о чем ты думаешь?
– О Лаанге.
Я был пристыжен. Эррет допустила вспышку ярости, но она оставалась тем, кем была, чувства не притупляли ее разума. «Лаанга, – подумал я. – Из-за слов Лаанги я оказался в Рескидде. Если говорить о Пятой магии, предвидении и управлении событиями, то она здесь, а не где-либо еще. Лаанга знал, что я столкнусь здесь с таянцем. Зачем-то это было нужно».
– Мори, – сказала Эррет, не открывая глаз. – Прости меня. Я не сдержалась. Я очень испугалась за тебя.
Я обошел стол и встал за ее креслом, обняв Эррет за плечи. Провел ладонью по ее волосам.
– Я понял, Эррет. Ты больше не собираешься обезглавить Южный луч в разгар событий?
– Нет, государь император. – Эррет хрипловато засмеялась. – О бесы, Мори, ты нравишься мне все больше и больше. Но об этом потом. Что ты собираешься делать?
– Допросить Итаяса.
– Лично? – Эррет выгнула бровь. – Любопытно. Какой ответ ты думаешь получить?
– Я хочу убедиться, что он не имеет отношения к Яриту и контрразведке Рескидды. И, Эррет, я не думаю, что Фиррат нам солгала. По крайней мере в главном. Конечно, с тени станется составить такую чудовищную ложь, чтобы в нее нельзя было не поверить... но зачем? Не вижу мотива. А если верить ей, то допрашивать горца должен лично я. Хоть это занятие и недостойно рода Данари.
Эррет смотрела на меня непроницаемым взглядом.
– Потому что... – медленно начала она, и я кивнул, докончив:
– ...моих действий он не предвидит.
Белые тени появились беззвучно и неприметно, как подобало людям в их ранге; они слышали окончание нашего с Эррет разговора, и меня это вполне устраивало – я не хотел тратить время на объяснения. Я зажег побольше ламп и написал отмену заклятия.
Звякнули цепи. Парализующие заклинания хороши в схватке, когда от бойца требуется скорость реакции, но, готовясь к долгой беседе, рассчитывать на них неразумно. Твердая воля может превозмочь телесную слабость, вызванную магией. Тени это хорошо знали. Как я и предполагал, подвалы в штабе Южного луча отменно подходили для определенных целей. Эта зала была отнюдь не единственной. По пути я заметил дальше по коридору череду железных дверей. Данва весьма деликатно преградила мне путь к ним... «Отец бы не одобрил моих действий, – подумал я. – Ни один человек первого сословия не одобрил бы. Но обстоятельства таковы, что приходится пересматривать даже понятия о чести. Коли уж я спустился в пыточную, сбегать отсюда недостойней, чем заканчивать начатое».
Если мои догадки верны, скоро придется пересмотреть еще кое-что; и дело это важнее, нежели даже достоинство рода Данари.
Не открывая глаз, таянец глубоко вздохнул и сел, прислонившись спиной к стене. Я употребил весьма жесткую схему, входившую в реестр боевых заклинаний; платой за ее действенность становились последствия – пробуждение ото сна было трудным и сопровождалось множеством неприятных ощущений. Итаясу еще долго предстояло приходить в себя: заново учиться держать голову, владеть речью и фокусировать взгляд.
Когда спустя миг внятная, окрашенная бархатным акцентом риеска достигла моих ушей, я был погружен в собственные раздумья и не успел вовремя переключить внимание.
– Привет тебе, император уаррский, – мягко, едва не ласково сказал горец.
Он улыбался, с насмешливым видом склонив голову к плечу.
Глаза его были ясны и пронзительны.
Таянец едва заметно повел плечами и подбородком, удобнее устраивая шею в ошейнике с магическим замком, положил руки на колени – цепи, подтянутые к стене, не давали скрестить их. Беспомощный, в руках заклятого врага, он оставался совершенно спокоен. «Он ничуть не удивлен, – отметил я. – Знал, что окажется в плену?.. И любопытная же реакция на магию. После такого воздействия люди с полчаса способны только стонать и мычать».
– Рад видеть тебя здесь, княжич Таяна.
Итаяс тихо засмеялся, закатив глаза. «У него обычная реакция на магию, – понял я: на висках горца выступила испарина, мышцы закаменели в усилии удержать шею прямой. – У него нечеловеческое самообладание».
– Я порадую тебя какое-то время, – сказал Итаяс покровительственно и уселся поудобней, насколько позволяли цепи.
– А потом?
– А потом перестану. – Горец неприятно осклабился: – Ты собираешься спросить, кому я служу. Не выставляй себя дураком, император уаррский. Я служу только себе.
«Он повторит это еще не раз», – подумал я и бросил взгляд на Эррет. Та изучающе рассматривала таянца. Лицо ее оставались холодным, но уголки губ приподнялись.
– Нет, – безразлично сказал я. – Это не так. Но я не стану тебя переубеждать.
Итаяс смотрел на меня – нагло, с вызовом.
– Не грози мне судьбой моей сестры, – сказал он. – Ты не тронешь ее и пальцем.
– Не трону, – согласился я. – И грозить не стану.
Итаяс помолчал, издевательски ухмыляясь.
– Тогда задавай вопросы, император, – сказал он наконец.
За спиной у меня, неподвижные, стояли тени Южного луча. Плотные шары световых заклятий горели под потолком, оштукатуренные белые стены впитывали их свечение. Стены зала столько раз очищали с помощью магии, что я улавливал ее следы. Судя по всему, марали эти стены брызги крови... Трудно вообразить место, менее достойное человека моего положения. Но мне не за что просить прощения у предков. Предкам не довелось узнать высшей весны.
