И я, в свой черед, улыбнулся.
– Зачем? – сказал я. – Ты хочешь отвечать намного сильнее, чем я хочу спрашивать. Поэтому говори, Итаяс.
Горец поморщился, перекатывая голову по стене.
– Зачем говорить с тем, кто скоро будет мертв?
Чего-то в этом духе я ждал.
– Это прорицание? – поинтересовался я. – Слыхал я, что Демон Таяна – недурная гадалка.
– Это обещание, – ласково сказал Итаяс. – Я убью тебя.
Я принял недоуменный вид и предложил:
– Убей.
Горец усмехнулся.
– Немного позже, – сказал он. – Пока что ты любуешься на врага в цепях и думаешь, что он бессилен. Я же сказал, что порадую тебя какое-то время.
– А если я прикажу казнить тебя? Незамедлительно.
– Не прикажешь. – Не будь у Итаяса скованы руки, он бы отмахнулся с пренебрежением. – Тебе слишком интересно.
Я помедлил.
– Пожалуй, ты прав. Зачем ты приехал в Рескидду?
– За своей сестрой.
– Ты хотел забрать ее в Таян?
– Нет. Ее судьба на равнинах.
– А твоя?
Теперь Эррет смотрела на меня. В глазах ее нарастало смутное удивление: чем дальше, тем меньше она понимала, что я делаю. «Не вмешивайся», – мысленно попросил я. Не мог я растолковывать ей каждую свою мысль. Если мои догадки верны, то Итаяс ведет собственную игру, и противник его – отнюдь не я.
Если...
Горец улыбался прежней самодовольной улыбкой, но в глазах его мелькнуло подобие уважения. Он ответил не сразу; эта заминка свидетельствовала о многом.
– Мою определяет только мое желание, – бросил он.
«Да!» – понял я.
Свет заклятий померк.
...Через полчаса или час Фиррат доставит мне отчет доктора Тайви. Как водится у высших теней, там не будет выводов, только сопоставления фактов, по которым благородный заказчик сможет, немного поразмыслив, определить истину. Не появись передо мною этот дикарь, спустя какое-то время мне открыл бы глаза господин Ларра. Все идет своим чередом. Я могу потешить себя мыслью, что оказался на шаг впереди положенного. Но дает ли это мне действительное преимущество?
Та, что любит играть честно...
– Генерал Эрдрейари обещал посадить Пещерного Льва в хорошую клетку и подарить мне, – наугад бросил я. – Будет славно, если я отдарюсь Пещерным Львенком. Что, если цепи останутся при тебе до конца жизни?
Итаяс весело оскалился.
– Слово Великого мертвеца подобно стали, – со странным удовольствием проговорил он. – Даже ты, император, еще не знаешь, насколько оно крепко.
– Ты будешь рад встрече с отцом?
– Скоро тебе не станет до этого дела, император. Потому что скоро появятся атомники.
Я поднял бровь.
Итаяс тихо, торжествующе рассмеялся и глянул в сторону лестницы.
Эррет поднялась с кресла, застывшие в безмолвии тени повернули головы: сверху донеслись шаги и неразборчивые слова. Потом по ступенькам слетела, оскальзываясь на краях, бледная, взмокшая Фиррат с пачкой бумаг в руках. Я сжал зубы. «На шаг впереди? Меня всего лишь не застали врасплох».
– В чем дело?
– Государь, – выдохнула она и упала на колени; невольно я отступил на шаг. У Данвы был безумный вид. – Государь. Срочное извещение.
– Скоро появятся атомники, – повторил Итаяс.
Он улыбался.
...От Инакаяна до Катты тянутся степи, по весне буйно цветущие и душистые, летом желтые и сухие. Из Катты в ясную погоду видны горы, вырывающиеся из-под земли, как стена. Это Восточный Нийярай. Еще восточнее, вдоль берега моря, простирается Экемен – страна сопок, туманов, затерянных рек, обильных рыбой, и древних девственных лесов, в которых водятся тигры. Из Кестис Неггела через Улен и Инакаян к Порту Станнери идет Юго-Восточная железная дорога. Ее построили двести лет назад по приказу Аргитаи Сияющего, когда возникла необходимость быстро перебрасывать на Восток войска. Адмирал Станнери повел транспортные платформы на острова Ллиу и Тиккайнай, и с этого началось покорение архипелага.
Давным-давно, когда князь Нийяри именовал себя самодержцем, и еще задолго до этого, когда не было на свете никаких князей, племена, кочевавшие в предгорьях, верили, что в Восточном Нийярае есть гора Лаан, обиталище земных богов и врата на высочайшие небеса. Многие искали эту гору, чтобы взобраться на нее и рассказать богам о людских бедах. Иные свидетельствовали, что видели вдалеке ее острый пик. Но возвратившиеся из странствия разводили руками, а сгинувшие в горах – кто знает, уснули они меж пьяных гостей под божьим столом или меж камней под обледенелым обрывом?
...На круглом валуне на гриве лобастой высокой сопки сидел и пел маленький дух. Сотню веков назад он появился на свет возле Истока, долго плутал по миру без цели и смысла, с каждым веком слабея, скрываясь от людских магов, а потом приблудился к дому и нашел хозяина. Теперь хозяин его валялся под сосной на теплой от солнца траве и точно горный козел жевал щавель, слушая, как маленький дух поет «На сопках Экемена» – балладу, которой не исполнилось еще и полутысячи лет.
Солнце припекало. Между сопок вилась, как лента, река. Пахло цветами и сосновой смолой.
– Матерь мира, – пробормотал хозяин, не вынимая изо рта травинки, – как хорошо-то...
Подошел другой человек, встал рядом – так, чтобы не загораживать первому солнечные лучи. Был он, как и первый, высок и статен, облачен в старинный наряд с длинными рукавами. Только глядел второй светлее и строже. Две косы цвета спелой пшеницы лежали на широкой его груди, а глаза были синими, как небо.
Первый глянул на него, задрав подбородок, и улыбнулся. Второй постоял, подумал и тоже улегся на траву – со счастливым вздохом.
Плыли по небу пухлые облака.
Маленький дух замолчал и оглянулся.
Под сосной валялись Каэтан и Лаанга и согласно жевали щавель.
Дух подумал немного и тихонько затянул:
– Вот и все, – сказал Каэтан.
– Ну это ничего, – проворчал Лаанга.
– Началось, – сказал Каэтан. – Кончилось.
– Уже было, – брюзгливо заметил Лаанга. – Ничего не было.
– Мы и не ждали, что получится.
