– Но ведь получилось.
– Ты уверен?
– Увидим.
Каэтан улыбнулся.
– Хорошо бы, – проговорил он.
И погрузился в задумчивость. Лаанга лежал мрачный, то и дело косясь на Мага Выси сквозь заросли аптечной ромашки. Ниже по склону рос женьшень, выше – малина. В густых травах хлопотала пестрая птичка, вкладывала лакомые кусочки в разинутые клювы птенцов. Рыжая лиса мелькнула внизу под обрывом. Далеко-далеко заревел тигр.
Каэтан молчал. Маги Начал могли молчать десятилетиями, понимая друг друга с полумысли, и сейчас бесцельно перекидывались словами только потому, что хотели слышать голоса. У Лаанги была Эррет, был выводок мелких духов, которых он спас когда-то от рук беспощадных рескидди, были древние мертвецы, не пожелавшие обновлять память новым рождением. У Мага Выси не было никого: он не хотел связывать своим бессмертием чужие судьбы. Когда-то он, подобно Лаанге, привечал демонов, но все они уже много веков спали, спасаясь от давления невыносимого времени. Один Лаанга еще помнил язык народа, из которого происходил Каэтан, и сам на родном наречии мог побеседовать только с ним.
«Мне пора», – подумал Каэтан.
«Уже поздно», – подумал Лаанга, а вслух сказал:
– Времени полно.
– Хорошо было, – улыбнулся Каэтан, слышавший его мысли.
«Она всегда выигрывает, – подумал Маг Выси в свой черед. – Она играет честно, но выигрывает всегда. Хитри, осторожничай, лги – Она выиграет. Решив, что Ее можно обмануть, мы обманули только себя».
– Хватит ныть, – сварливо сказал Лаанга. – Пойди и дай ему пинка.
– Он-то чем виноват? – засмеялся Каэтан.
– Ты сказал Ей «нет»? – скептически напомнил Лаанга. – Ты сказал Ей «да». И я.
Каэтан вздохнул.
«Надеюсь, – подумал он, – я не проиграл ничего серьезнее жизни».
– Есть ведь еще кое-кто, – сказал Маг Бездны с грустью. – Выстоит!
– Светлая вера, – согласился Каэтан. – Но до нее был айин. Он – выше.
Лаанга длинно, сердито выдохнул и перекатил голову набок. Он долго молчал, потом сказал:
– Ты знаешь.
Каэтан улыбнулся и сел, глядя на друга.
– Ты тоже, – ответил он.
– Скотина, – сказал Лаанга. – Как же.
– Не вздумай, – с усмешкой предупредил Каэтан.
– Не дождешься.
Маг Выси умолк и поднял лицо к солнцу.
Ветер летел над сопками, шумели и клонились деревья. На востоке, за морем, вставала Метеаль, на западе, за степью – Инакаян. Юный Юг неистовствовал за Нийяраем, на севере молчали необъятные просторы Меренгеа.
Хребет Мира – Лациаты, Амм-Лациат вонзается в небо, и все же вратами в мир богов мифы называли другую гору... Амарсен, золотой демон, сказал когда-то, что врата эти всегда близко, но узреть их можно только зрением духа. Когда Арсет в день Подвига обернулась лицом к миру, самые темные души очистились, открылись самые сухие сердца. Даже Маги Начал, всемогущие игрушки Старшей Матери, вновь обрели себя. Они взбунтовались и задумали сыграть против Нее. Но победить невозможно, игра закончилась, у порога стояла очередная война. Лаанга еще надеялся, что лето магии не наступит, – не могло оно наступить, думал он, если Каэтан заплатил жизнью за эту игру.
Каэтан не сожалел о себе. Он сожалел о другом. «Трое держались целые сутки, – думал Маг Выси. – Я один, меня уже почти не осталось. Но то, что осталось, не хочет уйти без толку».
Он помедлил еще немного. Вдохнул сладкого летнего ветра, съел ягоду земляники.
Потом встал и поднял лицо.
– Девочка моя светлая, – сказал Каэтан на языке мертвого племени, глядя в необъятную, осиянную бездну неба. – У тебя ровно одна минута. Мир твой прекрасен. Посмотри на него.
Потом он пропал, а Лаанга остался. Великий маг лежал на припеке и ел щавель. Плакал маленький дух.
Беззащитный, бессмертный, не имевший смысла и цели, сидел дух спиной к господину, страшась обернуться к величайшему на земле горю, и дрожащим голоском допевал длинную, как жизнь, уаррскую балладу, сложенную северной тоской и южной радостью обреченных. Дух плакал и пел:
– Цыц, – сказал Лаанга.
Маленький дух осекся и навострил уши. Поозиравшись и принюхавшись, он вытянул шею и приподнялся: из-за рощицы, спускавшейся, как мох по стволу, по склону далекой сопки, длинными прыжками несся матерый волк – серебряный исполин из рода Великих волков Севера. За ним следовал второй, не уступавший вожаку в росте. Дух почесал в затылке. Если расстояние не обманывало глаз, волки эти вымахали даже не с телят – с быков. В древности, говорили сказки, большой волк мог добыть даже дракона, подкравшись к спящему с подветренной стороны. Не верилось, что и теперь встречаются подобные великаны.
Лаанга встал и склонил голову.
Дух в недоумении заморгал и старательно сощурился.
На спине волка-вожака угадывалась хрупкая фигурка в черном плаще.
Дух тихонько улыбнулся, покопался немного в памяти и снова запел. Забытое наречие пробудилось, как древнее сокровище из кургана. Двадцать тысячелетий назад девушки пели на свадьбе родителей Лаанги:
– Груди ее украшены златом и серебром, руки ее черны от жирной земли. Сердце созвездий покинуло лунный дом, в солнечный дом его увели...
– Замолчи, – сказал Лаанга.
Волк приближался. Дух пригляделся, пискнул, сообразив, что к чему, и от стыда провалился под землю. Оправдать его могло лишь одно: хотя вокруг некроманта хватало поднятых мертвецов, доселе ни одному из них не кланялся некромант.
Даже в летней шерсти северным волкам было тяжело от нийярской жары. Поднявшись на вершину сопки, они обнюхали Лаангу, удостоверились, что с всадницей все хорошо, и заторопились к ручью.
Некромант плюхнулся на землю, снизу вверх глядя на гостью.
Та улыбнулась.
В черной сухой плоти ее мерцали выложенные золотой и серебряной проволокой знаки: «небесный исток», «непреклонные звезды», «любовь». Тонкое, как кость, запястье под краем широкого рукава отяжеляли мужские золотые часы.
Лаанга вздохнул. Вторым, духовным зрением он мог видеть истинный облик явившейся – и не мог его видеть: вихрь белого света, окружавшего северянку, слепил.
– Ты опрометчива, – проворчал маг. – Не можешь удержаться?
Гостья вопросительно склонила голову к плечу.
– Слухи потекли по деревням, – сказал некромант. – Увидеть тебя – к счастью, прикосновение твое исцеляет, воля твоя вершит чудеса. Люди уже взывают к тебе.
Мертвая девушка коснулась пальцем щеки, на которой пылала золотая «любовь»; рукав соскользнул, на циферблате часов сверкнул блик.
– Пока я существую и способна слышать – отчего же им не взывать?
Лаанга пригорюнился, разглядывая ближнюю ромашку.
