Она встала со скамейки:
— Ну, что ж, милочка, Тамарочка, мне очень жалко, что у вас ничего не получилось. Пойду я. Желаю тебе быть счастливой.
— До свидания, Варвара Петровна.
Тамара Акимовна некоторое время смотрела вслед своей гостье и думала о том, что потеряла одновременно трех хороших людей — Юру, Станислава, Варвару Петровну.
Клавдий Сергеевич Вахтомин не подозревал о том, насколько серьезным было решение Тамары Акимовны. Вернувшись домой из Дементьева, обсудив со Станиславом вопрос о его работе на комбинате и почти совсем успокоившись, Клавдий Сергеевич решил выждать денек-другой, после чего снова заглянуть к Тамаре Акимовне на огонек.
В следующий понедельник Станислав должен был выйти на работу, и Вахтомин собрался поговорить с глазу на глаз с мастером Рожковым Вадимом Кирьяновичем, которому предстояло принять в свою смену Станислава в качестве ученика станочника.
Из всех инженерно-технических работников комбината Вадим Кирьянович Рожков был для Вахтомина наиболее «неудобным» коллегой. Они недолюбливали друг друга, но их объединяло общее дело. Они сдавали один другому смену и принимали ее. Поэтому мастер Рожков хорошо знал, какими грехами страдает этот «правдолюбец» Вахтомин. Иногда, когда Вахтомин начинал разглагольствовать с трибуны собрания «о дальнейших перспективах повышения производительности труда», «об улучшении качества изделий», о том, что «не все еще цехи и участки пришли к убеждению о необходимости вскрывать свои внутренние резервы», — в таких случаях Рожков бросал с места:
— Почему же в вашей смене сегодня весь день простоял токарный станок?
Рожкову всего двадцать пять лет; он рыжий, высокий и сутулый; на лице застыло насмешливое выражение (так кажется Вахтомину); глаза — не поймешь, какого цвета: серое с зеленым. Когда Вадим Кирьянович смотрит на Вахтомина, Клавдий Сергеевич испытывает чувство, будто сменщик пронизывает его взглядом насквозь и выворачивает ему душу. В отличие от практика Вахтомина, Рожков имеет средне- техническое специальное образование, и поэтому Клавдию Сергеевичу всегда становится не по себе, когда Рожков присутствует на собрании.
Если это случается, Вахтомин долго не выступает, чтобы не будить в своем сопернике чувство протеста; но выступать приходится, и тогда Рожков снова бросает с места: «Вы ратуете за качество, а почему же сами запороли вчера двести половых досок?»
Вадим Рожков, — такой же, как и Вахтомин, сменный мастер заготовительного цеха, был бельмом на глазу у Клавдия Сергеевича; дела в смене Рожкова шли, как правило, настолько успешно, что Вахтомин не мог по-настоящему придраться к сменщику. Когда Рожков сдавал смену, станки были отлично вычищены, детали, которые ждали обработки, аккуратно сложены на своих местах.
Все же Вахтомин находил огрехи в работе смены, которой руководил Рожков, и говорил об этом там, где следует говорить о недостатках. Но рожковские огрехи были обычно настолько маловажны, что на информацию Вахтомина никто не обращал внимания.
Иногда, улучив минутку, Рожков подходил к Клавдию Сергеевичу, улыбался и говорил:
— Напрасно, Клавдий Сергеевич, пустяками занимаетесь…
— Для вас, может, это и пустяк, — отвечал Вахтомин сердито, — а для меня вопрос первостепенный. Из пустяков складывается вся наша жизнь.
— A-а, тогда другое дело, — прищуривался Рожков. — Тогда я молчу.
В повседневной своей работе Вахтомин и Рожков общались очень мало, по целым месяцам они не обменивались и десятком фраз. Порою Вахтомин как бы между прочим спрашивал у Рожкова:
— Что ж вы, Вадим Кирьянович, на собрание не явились?
— А какой стоял вопрос?
— Вопросов было много. Обсуждали пилорамщика Сорокина, который в нетрезвом виде на работу явился, приняли также решение организовать кружки художественной самодеятельности, потому что наша молодежь…
— Решение о борьбе с катаклизмами в природе не выносили?
— Что? Вы, Вадим Кирьянович, недооцениваете…
— Точно, — стараясь подделаться под официальный тон Вахтомина, отвечал Рожков. — Я недооцениваю. — И уходил восвояси.
Вахтомин и Рожков никогда не ссорились, но они недолюбливали друг друга — и соперничали. И если Клавдий Сергеевич очень серьезно относился к этому соревнованию и старался приложить все силы к тому, чтобы победить, то Рожков делал свое дело играючи, его голоса почти не было слышно в цехе, а смена работала безукоризненно. Вахтомин чувствовал себя не очень уютно, видя, как легко Рожков делает то, что самому Вахтомину дается с большим трудом.
Вот к этому человеку и направлялся Клавдий Сергеевич, чтобы поговорить с ним об устройстве сына. Рожков работал в первую смену, что облегчало Вахтомину задачу. Не составляло большого труда отыскать Вадима Кирьяновича — он находился у «болиндера» — так называли на комбинате четырехсторонний станок, на котором изготовлялись половые доски.
— Клавдий Сергеевич? — удивился Рожков. — Вы здесь что, сегодня снова собрание с утра?
— Почему собрание?
— Ну, как же… Раз вы явились, значит…
— Нет, по-моему, о собраниях никто ничего не говорил.
— Да? Какое счастье, — расплылся в улыбке Вадим Кирьянович. — Тогда что же вас привело сюда? — Он перевел взгляд на Станислава. — Привет, Станислав! По-моему, я тебя недавно здесь уже видел. — Он представился: — Рожков. Вадим Кирьянович. Прошу любить и жаловать.
— Вот-вот, вот-вот, — зачастил Вахтомин. — Вы очень проницательны, Вадим Кирьянович. Я как раз и надеюсь на то, что Станислав будет вас и любить, и уважать. Потому что я хочу, чтобы вы взяли его в свою смену.
— Ах, вот оно что, — Рожков посерьезнел и более внимательно посмотрел на Станислава. — Он может что-нибудь делать?
— Удивительно, — сказал Вахтомин, — что вы задаете такой вопрос. Что он может делать? Только и знает, что футбол гонять… Он учеником устраивается.
— Учеником можно.
— Ну и ладушки, — сказал Вахтомин.
— Подождите минуточку, Клавдий Сергеевич. Почему, если не секрет, вы хотите определить сына именно в мою смену?
Вахтомин надеялся, что такого вопроса не последует, и поэтому недовольно проворчал:
— Не хочу в своей смене разводить семейственность…
— Ага! — сказал Рожков радостно.
— Станислав будет чувствовать более высокую ответственность у вас, а не у меня.
— Ага! — повторил Рожков.
— Вот такие пироги… Значит, Вадим Кирьянович, вы не против?
— Не против, — ответил Рожков. — А ты сам не против, Стасик, что отец спроваживает тебя ко мне? Имей в виду, что…
— Не против, — сказал Станислав.
— …имей в виду, что я строго спрашиваю с рабочих.
— Буду иметь в виду, Вадим Кирьянович.
Вахтомин топтался на месте, не зная, что делать дальше. Он искал возможность сказать Рожкову что-то хорошее, доброе — пусть Вадиму Кирьяновичу будет приятно, пусть он не думает, что Вахтомин не умеет быть благодарным, но так ничего и не сказал.
Покинув территорию комбината, Вахтомин думал о том, что, возможно, он напрасно критикует всегда Рожкова? Может быть, он порядочный человек?
Проходя мимо книжного магазина, Вахтомин покосился на окна и замедлил шаги. Станислав
