вахтоминской неудовлетворенности? Он всегда старался делать свое дело так, как лучше. И ему всегда казалось, что в достигнутом чего-то не хватает, какой-то, может быть, мелочи, без чего радость не могла быть полной.
Начав трудиться в Ташкенте, Станислав не задумывался больше о том, почему его не удовлетворяет работа. Может, впервые в жизни он почувствовал, что делает нужное дело.
Ташкент оправился от землетрясения и… начал заново отстраиваться. Со всех концов страны поступали сюда эшелоны с оборудованием и строительными материалами. В поте лица трудились железнодорожники, обрабатывая многочисленные составы. Однако наибольший объем работы выпал на долю строителей — и ташкентцев, и тех, кто приехал ташкентцам помочь. Станислав относил себя к последним. И он помогал, как умел. Деревообделочному комбинату не трудно было перейти на производство изделий узкого ассортимента — оконных и дверных рам, половых досок и некоторых других деталей, необходимых при возведении жилья. Понадобилось лишь несколько месяцев для того, чтобы комбинат вышел в число «стабильных» предприятий Ташкента.
Прожита четверть века, а он, Станислав Вахтомин, нетвердо стоит на ногах и не знает, что ему делать дальше. Конечно, он построит Ташкент, а куда денется после этого? Что, действительно, делать дальше? Что предпринять, когда город Ташкент больше не будет нуждаться в его помощи? Уехать? Куда? В Учкент к Вениамину? Как много вопросов возникало в голове. Вопросы нанизывались один на другой, вопросы вели между собой бескомпромиссную борьбу за право занять наиболее важное место, вопросы мешали спокойно отдыхать, читать, спать… Мысль о том, что Ташкент только начал отстраиваться и что конца-края этому строительству не видно, почти не успокаивала Станислава Вахтомина. Рано или поздно, город залечит раны и уже сегодня надо думать о том, как устраивать свою дальнейшую жизнь. Или махнуть в деревню? Принимай, Юра, гостя! А у Юры своя семья, и вряд ли Станислав будет чувствовать себя в своей тарелке, хоть и приедет в родной дом. Конечно, отцовский пятистенок с антресолями в состоянии вместить не одну семью, но… но все же не стоит усложнять жизнь и себе, и — в особенности — младшему брату. Да и что станет Станислав делать на родине? Снова пойдет на поклон к Владимиру Петровичу? Мол, хочу к вам на комбинат, сами хвалили когда-то… Нет-нет, это невозможно. Никогда Станислав не сумеет войти в цех, с которым связано столько воспоминаний — и добрых, и грустных… В минуты, когда память возвращала Станислава в детство, невозможно было заставить себя не грустить, не тосковать, не вздыхать. Нет, на родину ехать нельзя.
В одном из своих писем Вениамин сообщил о том, что «сестра вернулась из Москвы домой (Ольга разошлась с мужем) и живет теперь с родителями».
Станислав еще раз вздохнул, читая письмо Вениамина. Трудно было выразить чувства, которые появились в душе. Впрочем, одно из чувств было довольно ярким и до конца понятным — жалость по отношению к Оле Барабановой. Теперь она осталась одна. Она вернулась в родительский дом, но никогда не сможет вернуть юношеских лет; Вениамин не упомянул в своем письме о том, что собирается Оля делать дальше, думает ли она оставаться в селе навсегда, или у нее есть другие планы?
Теперь понятно, что остановилась и вернулась назад не только Оля, но и сам Станислав Вахтомин. И если его теперешнюю работу в заготовительном цехе деревообделочного комбината можно назвать возвращением к исходным рубежам, он не станет утверждать обратное. Случались минуты наваждения; Станислав шагал по цеху, вдыхая в себя древесные запахи, и ждал: вот-вот встретится ему Вадим Кирьянович Рожков и скажет: «Ты уже отработал, Стас?» Или выйдет из конторки отец, щелочками глаз уставится Станиславу в лицо, хрипло спросит о чем-нибудь… Разумеется, наваждение быстро исчезало, но чувство утраты оставалось.
Но, возможно, жизнь специально сделала свой виток, чтобы он, Станислав Вахтомин, приобрел наконец ту единственную цель, ради которой и стоит жить на земле?
Стоп! — сказал он себе. — Что ты имеешь в виду? Ольгу Барабанову? Вернуться в деревню и…
Мысль была настолько неожиданна и в то же время естественна, что не могла не смутить. Неужели возможно то, о чем он подумал? Но это… это не совсем порядочно — думать так. И неужели ты думаешь, дурак, что Ольга Барабанова с радостью бросится в твои объятия только потому, что ты позовешь ее?!
Станислав презрительно хмыкнул, постарался переключить мысли на другое. Вениамин сообщил ему еще одну удивительную новость: он больше не экскаваторщик, потому что закончил наконец вечерний факультет политехнического института (Учкентский филиал); во-вторых, теперь Вениамин Барабанов — партийный работник, инструктор промышленного отдела горкома партии. «Прошу учесть…» Далее Вениамин писал: «Ты не можешь себе представить, Станислав, как меня увлекла эта работа. Еще тогда, когда я был секретарем на руднике (цеховым), я понял, что партийная работа — это то, что мне требуется. Конечно, я люблю свое дело, на что другое я бы никогда не променял свою профессию, но теперь я убедился, что партийная работа для меня — все…»
Чувствовалось, что Вениамин мечтал теперь лишь о том, чтобы кто-то разделил его радость. И не просто «кто-то», а именно он, Станислав Вахтомин, друг детства. И Станислав написал в ответном письме: «Поздравляю! Очень рад за тебя. Желаю тебе большой дороги. А что? Не боги горшки обжигают. Если тебе нравится партийная работа, значит, ты будешь стремиться к тому, чтобы посвятить ей всю свою жизнь. Разве не так? А если ты будешь к этому стремиться, значит, ты должен делать эту работу очень хорошо — настолько хорошо, чтобы твои коллеги в твое отсутствие чувствовали себя одинокими и беспомощными…»
С тех пор Станиславу стало казаться, что Вениамин еще дальше отдаляется от него. Сам по себе Учкент находился не очень далеко — полтора часа автобусом, а то и меньше. Но вся беда в том, что не расстояния играли теперь роль, а обстоятельства, которые были сильнее человеческих желаний. Станислав Вахтомин иногда и хотел бы махнуть к другу в Учкент, но не мог этого сделать, потому что деревообделочный комбинат должен был ежедневно производить продукцию.
Последнее время Станислав все чаше и чаще вспоминал о Людмиле. Ни Людмилу нельзя было забыть, ни Оленьку, — с ними, несмотря ни на что, он был одно время очень счастлив. Рассматривая издали свои отношения с Людмилой, Станислав считал, что отношение эти были прекрасны. Переписка Людмила с Костей почти не играла, собственно говоря, никакой роли для Станислава. То обстоятельство, что Людмила в конце концов предпочла Костю — отца Оленьки — вовсе не говорит о том, что это стало следствием переписки Людмилы. «Рецидивист» в любом случае попытался бы, вернувшись из мест заключения, занять утраченные позиции… И он их занял. А Станислав лишился семьи и твердой почвы под ногами, хоть он и не считал в те времена, что под ногами у него — твердь. Но у Станислава Вахтомина во всяком случае были жена и дочь (Оленька называла его «папой» и он был счастлив); у него была квартира и работа, которую он хоть и не любил так сильно, как хотелось бы, но которую добросовестно выполнял.
В свободное время Станислав бесцельно разгуливал по улицам Ташкента, вдыхая запахи разогретого асфальта, цветов, пыли. Пыль была везде: и на строительных площадках, и на деревьях, и под ногами на самых центральных улицах. Только в районах, где Ташкент почти не пострадал, — в районе аэропорта, в Шумидовском городке и в некоторых других местах — было чисто и уютно.
В центре же застраивался и в отдельных случаях приобретал свои будущие черты новый Ташкент, который станет «одним из лучших городов страны», как писали местная и союзная пресса.
Станислав не подозревал, что он так быстро привыкнет к своей новой жизни. Теперь ему казалось; он так давно приехал в Ташкент, что точную дату невозможно вспомнить. Он чувствовал себя ветераном. Он трудился на большом комбинате, совершенно не отличающемся своей структурой от комбината, оставшегося в детстве (может, Станиславу потому и казалось, что он давно трудится в Ташкенте — все было знакомо с детства!); он любил все то же, что было дорого ему в далекой юности. Прежним в общем-то осталось и мировоззрение Станислава Вахтомина, и он, в частности, продолжал считать, что многие проблемы, без которых можно легко прожить, выдуманы людьми только для того, чтобы делать хорошую мину при плохой игре, ломать словесные копья в поединках, которых не было бы вовсе, не приди в голову тому или иному субъекту та или иная пустопорожняя затея…
Правда, эти свои мысли Станислав держал при себе. Он был уверен в том, что комбинат не нуждается в его идеях, но нуждается в его руках. Свидетельством тому были премии, которые Станислав ежемесячно получал. Кроме этого, он несколько раз награждался почетными грамотами — от горсовета, от
