эту музыку, и постарался сделать вместе с Аркадием интересный рассказ с интересными песнями:
Романс этот интересен не только сам по себе, но и заслуживает некоторой паузы в нашем повествовании. В комментарии к нему на концерте Северный говорит, что его пела ещё Варя Панина. Что ж, вполне возможно, хотя мы в репертуаре Паниной этого романса так и не нашли. Но известно множество его переделок 1930-40-х годов. Почему мы акцентируем ваше внимание на этом? Дело в том, что мелодия 'Избушки' почти один к одному соответствует другой знаменитой песне. А именно — 'Поручику Голицыну'! Что наводит на некоторые мысли. Ведь один из нынешних 'авторов' этой песни утверждает, что в 1961 году он написал и слова и музыку 'Поручика'!? Не вяжется как-то с музычкой. Да и текст тоже: 'По Дону угрюмо идём эскадроном.' Но всё-таки не будем на этом останавливаться надолго, тем более что о 'Поручике Голицыне' мы вспомним ещё чуть позже. А пока вернёмся на наш концерт.
Что особенно примечательно, в самом начале этой записи произносится 'шансон' — слово, которое склоняется сейчас на все возможные лады. Слово, на которое уже столбят авторские права и даже делают музыкальным термином. Хотя до сих пор никто так и не смог толком определить — а что же слово сие означает? Но мы не станем сейчас разводить рассуждения на эту тему. Хотелось бы только сказать, что при всём нашем отрицательном отношении к этому термину мы не можем не отметить один интересный и символичный момент. Фукс начинает разговор о шансоне, и начинает так, как и положено, исходя из классического понимания этого слова. С романсов и кафешантанных куплетов. Но что-то очень быстро сносит его на родимый блатняк:
Что ж поделать! Россия не Франция, и без этой вечной темы у нас не обходится ничего. И как простое старонемецкое слово 'Freier' (жених) стало почему-то обозначать жителей криминальной страны, ничего не смыслящих в её понятиях, так и несчастное французское слово 'СИашоп' (песня) приклеили именно к блатной песне. Исполняемой как раз теми самыми 'женихами'.
Впрочем, у Рудольфа Фукса в разговор о шансоне блатняк вклинивается как раз таки на достаточно серьёзном основании. Блатные песни имеют ту же музыкальную основу, что и классический шансон, а вместе они восходят к народной музыке — вот основная мысль Фукса. Полностью он сформулирует её и в одном из следующих концертов, посвящённом уже народной песне на стихи русских поэтов.
'Нам, любителям и собирателям так называемого блатного жанра и старых русских каторжных и тюремных песен, часто больно и досадно, когда слышишь, как ругают этот жанр, уходящий своими корнями в седое прошлое. На примере нижеследующих песен мне хотелось бы показать, что многие блатные песни произошли из народных и многие писались русскими поэтами…'
Этот концерт будет записан несколько позже, в начале 1975 года, да и 'драматургическим' он уже, строго говоря, не является. Но поскольку действительно очень многое объединяет его с композицией 'О шансоне', мы сочли целесообразным рассказать о нём именно здесь.
Видимо, 'музыковедческие' изыскания в области блатной песни столь глубоко завели Фукса в русско- цыганский романс и народную песню XIX века, что он решает: пусть песни этого жанра прозвучат в исполнении певца, прославившегося своим одесско-блатным прононсом! Кто знает? может, они и должны звучать именно так? В любом случае, это уже не могло оказаться хуже того, что делала с этим жанром наша 'оперно-акадэмическая' школа. Так что будьте добры, маэстро, исполните нам уже таки романс.
И Аркадий исполняет. Разумеется, ему приходилось исполнять романсы и раньше, не раз демонстрировал он и своё владение псевдоцыганской манерой исполнения — с этаким 'надрывом'. А точнее, своё понимание этой манеры. Пение Северного слишком своеобразно, чтобы квалифицировать его какими-то общепринятыми терминами, оно выпадает из всех известных исполнительских 'школ' и манер. И потому мы не берёмся описывать то, как исполнил Аркадий русско-цыганские песни в этих концертах. Это тема отдельного и серьёзного исследования. Несомненно одно — Аркадия роднит с классиками жанра исполнительская 'драматургия голоса', посредством которой разыгрываются и изображаются в песне чувства и страсти. Которых как раз и лишён прилизанно-вычищенный филармонический вариант. А вот что касается оценок они могут быть самыми разными. Хорошо или плохо сработали в жанре романса всевозможные штучки-примочки Северного — дело вашего вкуса. Кто-то увидит здесь совершенно излишний и неизящный балаган, а кому-то даже случайные и, на первый взгляд нелогичные, вокальные выкрутасы и реплики Аркадия покажутся гармоничными. Но именно этим и интересен концерт. Настоящий талант — он всегда неоднозначен.
А несколько лет совместной работы с Фуксом позволили Аркадию Северному проявить свой талант в самых разнообразных 'амплуа'. В фуксовских 'постановках' он демонстрирует способность блестяще обыграть любую стилистику, — как и пристало настоящему Артисту. И даже более. В 'Театре у микрофона' разворачивается целый ряд очень оригинальных и романтических 'образов', созданных не столько текстовками Фукса, сколько игрой Аркадия. Ему удаётся своим исполнительским мастерством не только реализовать замыслы Фукса, но и заставить играть его тексты такими гранями, о которых не подозревал и сам автор! А ведь кроме 'драматургических' концертов в это же время писались ещё и 'обычные' — сколько их было, наверное, никто уже и не вспомнит. От многих остались только куски, разбросанные по разным плёнкам, но некоторые сохранились почти полностью.
Например, концерт 'Люблю я сорок градусов'. Хоть и не сценарный, но всё-таки тематически выдержанный и достаточно оригинальный концерт, который Фукс составляет почти целиком из своих авторских песен. Но не совсем обычных! Здесь буквально через раз пойдут весьма оригинальные переделки песен очень популярных в ту пору бардов. И почти все с лагерным уклоном! К большому негодованию многих ревнителей 'чистого искусства' КСП:
