Но мы вполне понимаем, по каким мотивам Рудольф Фукс устроил такое пасквилянтство. Всё-таки, знаете ли, ходить по лагерной стране и сочинять песни о 'простых человеческих вещах'. это как-то уж слишком утончённо.
Однако гораздо интересней здесь следующий момент. Каждое из фуксовских сочинений сопровождается посвящением, но ни одно не обращено к автору самой песни, которая столь безжалостно 'перерабатывается'! Евгению Клячкину посвящена переделка Анчарова, Визбору
Дулова, Окуджаве — Кукина, Галичу — Высоцкого, самому Высоцкому — переделка народной песни из его репертуара.
Зачем нужна была такая тонкость? Любителям жанра в течение почти 30 лет предоставлялась возможность пофантазировать на эту тему, и только теперь сам автор этого безобразия Рудольф Фукс рассказал, как же всё получилось. Началось с того, что переделка анчаровских 'МАЗов' была посвящена Евгению Клячкину, хорошему знакомому и коллеге Рудольфа (Евгений Исаакович в то время тоже работал в институте 'Ленпроект') потому, что Клячкин сам неоднократно пел в компаниях эту песню. Неискажённую, разумеется. Но поскольку об этом знали далеко не все простые советские слушатели, Фукс понял, что посвящение Клячкину зазвучит несколько парадоксально. И тогда до кучи, и по приколу, все остальные посвящения тоже были 'передвинуты'. Заодно и для того, чтоб не обидеть авторов. И ещё с одной, совсем уж тонкой подкладкой — издёвкой над неважной осведомлённостью 'соответствующих органов'. Ещё свежа была в памяти история, как прокололись 'Советская Россия' и отдел пропаганды ЦК, наехав на Высоцкого за песни, написанные другими авторами.
Конечно, о художественности этих 'переделок' можно спорить. Но исполнительский шарм Аркадия в очередной раз вытаскивает их на уровень настоящих перлов магнитиздата. Как и замечательную композицию про слезу, которая, стал быть, скатилася. Ну, казалось бы, что смешного в строчках: 'Пускай слеза скатилася, пускай… Мы едем, едем строить на Алтай!!!' А послушайте, как это спето. Просто вопль сумасшедшего комсомольца! Почти как в жизни.
Ну, а жизнь человеческая — это отнюдь не только концерты. И гораздо сложнее и драматичнее театра. В ней иногда случаются события и действия, которые откладывают отпечаток на всю дальнейшую жизнь человека. Конкретного, живого человека, а не героя популярной пьесы. Так произошло и у Аркадия. В 1974 году Звездины официально оформляют развод, хотя это уже чистая формальность. Но мы не будем вдаваться в подробности случившейся семейной драмы — кто прав, кто виноват. Ещё живы её участники, и мы не хотим, хотя бы ненароком, причинить кому-либо боль. Скажем только, что однажды Аркадий уходит из дома — навсегда и в никуда. Оставляя где-то в прошлом семью, квартиру и даже фамилию — всю свою прежнюю жизнь. А, кроме того, примерно в это же время, он лишается и работы в 'Экспортлесе'. Ну какая может быть 'трудовая деятельность' в таких вот обстоятельствах?..
Скорее всего, мы уже никогда не узнаем, где он в течение многих месяцев находил себе пристанище. Можно только гадать. Вот разве что С. И. Маклаков вспоминал о том, как Северный показывал ему парадные, в которых ночевал когда-то. Причём мест таких, по словам Сергея Ивановича, было очень и очень много. Конечно, были какие-то друзья и знакомые, но без работы и денег на одних друзьях никто не продержится. Даже такой неприхотливый человек как Аркадий. Может быть, именно в это время он приобретает привычку 'не есть'. Ведь в дальнейшем буквально все, кто более-менее близко знал Северного, отмечали его совершенное равнодушие к еде как таковой. Даже в дорогих ресторанах он мог сидеть часами за столом, ломившемся от всевозможных яств, но ни разу ничего не попробовать. Срабатывала, может быть, память о той, другой жизни, когда он был Аркадием Звездиным, которому и простейшую закуску не на что было взять?.. Но всё это было потом — 'мой адрес не дом и не улица — мой адрес Советский Союз'.
А что же Рудольф Фукс? Увы, он уже не стал продолжать свои драматургические опыты. По-видимому, все интересные для себя темы он исчерпал, да и вообще ему, как натуре увлекающейся, хотелось уже проявиться в чём-нибудь новеньком! Тем более, новые веяния были уже на подходе. Блатная песня уже хотела звучать по-другому.
Глава четвёртая
'Имени завода имени Степана Разина'
'Ну что ж ты меня не узнал, что ли? Я же ж Аркадий Северный!'
К началу 70-х годов идея записать 'блатные' песни в сопровождении оркестра носилась в воздухе. Чёрный рынок был просто завален контрабандными дисками с записями эмигрантов различного толка: Рубашкин, Ребров, Димитриевичи, Ивановичи и прочие 'цыганки' Раи и Маши. Все они пользовались бешеным спросом. Также по-прежнему шли 'на ура' старые записи Вертинского, Лещенко, Козина и других классиков жанра. Но репертуар как тех, так и других не отражал, так сказать, 'современное состояние вопроса'. Однако, также перестаёт отвечать требованиям времени и наше отечественное творчество, о котором мы уже говорили выше, — все эти барды и 'исполнители народного фольклора', которые записывались, большей частью, под гитару, лишь иногда разбавляемую простенькой гармошкой, аккордеоном или фортепиано. Таким образом, возникла дилемма: или слушать 'не совсем то' под хороший оркестр, или 'то, что надо', но под одну гитару. На хреноватеньком бытовом магнитофоне, и с соответствующим качеством.
Но недаром Совдеп — царство абсурда и парадоксов! 'Эх, ты, жизнь кабацкая, с песней залихватской!..' — эту несоветскую, андеграундную, и почти запрещённую музыку можно было просто пойти. и послушать живьём. В ближайшем ресторане.
Как известно, рестораны в СССР были далеко не просто заведениями общепита! Это был своего рода социально-культурный феномен, потому что в стране победившего социализма люди действительно ходили в ресторан не только выпить водки, но и глотнуть ещё кой-чего. Там был всё ж таки хоть и маленький, но кусок 'буржуазности' среди беспросветных совдеповских будней великих строек. Можно даже сказать — очаг не совсем советского образа жизни. И музыку там, соответственно, частенько играли не ту, что по радио. Можно было услышать и блатные, и прочие 'несоветские' песни: уличные, эмигрантские, а потом — и бардовские. Впрочем, дело здесь было не только в 'оппортунизме' кабацкой жизни. Ведь именно в ресторанах и родилась когда-то та замечательная музыка дореволюционной эстрады и эстрады времён НЭПа, традиции которой продолжили деятели эмиграции. А у нас эта 'пошлая и мещанская' музыка и сохранилась только в ресторанах, — уже советских, — что было само по себе каким-то чудом. Совершенно необъяснимая промашка Коммунистической партии. Хотя, конечно, нельзя исключать, что 'клапан' такого рода был оставлен ею вполне сознательно. Но не будем сейчас углубляться в сферы тайной политики. Факт остаётся фактом: в ресторанах Советского Союза существовала своя, оригинальная музыка, существенно отличающаяся от официальной эстрады.
Правда, в кабаках тоже не пели совсем уже всё подряд: кто его знает, что за посетители сегодня собрались; в лучшем случае кому-то может просто не понравиться, а в худшем — и настучать могут, куда следует: 'Что, мол, за репертуар у ваших музыкантов?' Да и не будешь же каждый день в кабак ходить, чтобы музыку слушать! Хочется и дома такую возможность иметь, но не водить же к себе домой весь оркестр? Но: слава научно-техническому прогрессу! По сравнению с шестидесятыми, когда Рудольф Фукс со товарищи ставил свои первые опыты, техника шагнула далеко вперёд, и, обладая соответствующими навыками и смекалкой, записать оркестр на магнитофон прямо в кабаке особого труда не составляет. Надо только договориться с руководством ресторана, заказать зал под какое-нибудь мероприятие, принести магнитофоны, подключить их. и вперёд! Такие попытки предпринимались в разные годы неоднократно. Но, при кажущейся простоте процесса, приличных записей не получалось. Не всегда хорошая акустика в сочетании с шумом в зале, отсутствие необходимых технических средств, ограниченность во времени и просто непрофессионализм исполнителей — всё это мешало созданию качественной фонограммы. Наверное, именно по этим причинам такие записи дальнейшего распространения практически не получали.
