своим, то есть нашим, романом.
– Но Литвиненко совсем не в ее вкусе, он ниже ее ростом на две головы, маленький и кругленький! Нет, это нелепая мысль!
– Зато теперь он даже чуть выше ее инвалидного кресла, – мрачно пошутил Гривин. – Может, он совратил богатую наследницу, когда она еще училась в пансионе? Пытался таким образом подобраться к большим деньгам своего друга? Это все догадки!
Маргарита задумалась. Из глубины памяти смутно выплывают обрывки разговора. Варвара, бледная и раздраженная, сидит в классной комнате, одна, уроки уже закончились, и все девушки разошлись. Маргарита в поисках подруги заглядывает в комнату и окликает Варю.
– Почему ты сидишь тут до сих пор?
– Оставь меня, иди, куда шла, – грубо обрывает Марго Варвара и тут же, спохватившись, продолжает: – Извини, мне опять нездоровится.
– Снова доктор приедет? Что-то он зачастил в последнее время! Он, наверное, влюбился по уши в тебя!
– Как ты глупа, Маргарита!
Варя нехотя встает, и девушки направляются к двери. Марго чувствует, что внутри Вари что-то происходит, словно она борется сама с собой, хочет что-то сказать.
– Как ты думаешь, что важнее в отношениях между людьми, духовное единение или чувственное влечение? – размышляет вслух Варя.
– Человеку свойственно искать гармонию…
– Да, но если есть только физическое, так сказать, притяжение, и ужасно сильное, а более ничего, то что тогда?
– Это животное чувство, разврат, грех. Человек должен любить прежде всего душу… – Марго замолкает. Варя смотрит на собеседницу с неприязнью.
– Я так и знала, что ты скажешь какую-нибудь пошлую банальность, ходячую прописную мораль! Нет, с тобой ровным счетом невозможно серьезно говорить! Ты не способна подняться над расхожими представлениями о взаимоотношениях людей!
– Послушай, Варюша, ты говоришь о себе?
Но в ответ лишь недовольный взмах руки…
Да, Марго теперь припоминает, что доктор бывал рядом с молодой Прозоровой почти всегда, но никому и в голову не приходило заподозрить между ними нежных отношений. Литвиненко был старше ее лет на десять, неказист на вид и рядом к роскошной красавицей смотрелся просто нелепо. Платону Петровичу он приходился не только семейным врачом, но и близким другом. Однако, зная Прозорова, можно было смело предположить, что он вряд ли бы обрадовался такому зятю. Скорее воспринял бы поведение Литвиненко как предательство, хитрую игру, погоню за богатым наследством. А если так и доктору действительно удалось добиться расположения Варвары, то тогда становится понятным выбор Гривина на роль супруга. Бывший управляющий, вознесенный выгодным браком на неведомые ранее вершины, не посмеет роптать о поруганной супружеской чести.
Так Гривин и Маргарита рассуждали, сидя в комнате Дмитрия. Теперь надо выработать какой-то план действий, готовиться к разоблачению в глазах Прозорова. Надеяться на его снисхождение не приходилось, можно только с ужасом предполагать степень его гнева и отчаяния.
Долго ждать Прозорова не пришлось. Он прибыл уже на следующий день, однако никаких следов недовольства или затаенной злобы Марго не заметила. Вглядываясь в лицо супруга, молодая женщина пыталась понять, известна ли ему правда? Но тот был оживлен и даже весел, рассказывал действительно о немце-профессоре. О его чудодейственных способах лечения, о том, что тот даже посулил Варе некоторую надежду. Лицемерить Прозоров не умел, значит, возможно, и не было никакой интриги? У страха глаза велики!
С приездом хозяина процесс закрытия мастерских пошел семимильными шагами. История с поджогом расстроила Платона Петровича, но не удивила и еще больше убедила в нелюбви к либерализму. Рабочий поселок быстро опустел. Несмотря на сопротивление и недовольство, многие рабочие после долгих уговоров Гривина и препирательств согласились перебраться в столицу. Хозяин обещал всем жилье в фабричном доме на Выборгской стороне и заработки не хуже тех, которые они имели в мастерских.
В самой усадьбе Цветочное оставалось всего несколько человек прислуги. В господском доме большинство комнат запиралось, мебель закрывалась чехлами от пыли, жить здесь никто не намеревался. Марго жаль было расставаться с любимым старым домом. А еще больше ее страшило возвращение в Петербург.
Глава 16
Большой дом на Казанской улице вместил всю семью. Гривины поселились на втором этаже, там же оставались огромная общая гостиная, столовая и библиотека, где частенько все собирались вместе. Прозоровы с сынком и няней разместились в покоях третьего этажа. Теперь уже все комнаты были обжиты, и с учетом многочисленной прислуги в доме стало многолюдно и даже тесновато.
Понемногу волнение и суета, связанные с переездом, улеглись. Но непонятное внутреннее напряжение всех членов семьи осталось. Маргарита и Дмитрий жили в страхе разоблачения, и это чувство отравляло им жизнь. Маргарита ловила каждый жест, каждое слово, оброненное мужем, падчерицей или доктором. Литвиненко являлся часто, и самые обычные беседы, которые он вел в доме, страшили молодую женщину. Везде ей чудился скрытый смысл, намек, угроза. Такими же мучительно неискренними стали разговоры с Варварой. Порой Марго казалось, что Варвара смотрит на нее особенно внимательным взглядом. Ненавистное скрипучее инвалидное кресло подремонтировали, и оно теперь передвигалось почти бесшумно. Поэтому у Вари появилось новое, своеобразное развлечение – появляться беззвучно. Для ее передвижения был даже оборудован маленький лифт, поднимавший кресло с больной из комнат Гривиных в покои Прозоровых. Теперь Марго часто вздрагивала, неожиданно обнаружив за своей спиной Варвару, с неподвижным напряженным взглядом. Единственное место, где Варя почти не появлялась, это была детская. Коленьку пугал вид кресла, да и самой сводной сестрицы он побаивался. С ее появлением ребенок начинал плакать, а это огорчало и раздражало Варвару и Прозорова, который старался не делать различия между своими детьми.
Маргариту снедало тяжелое предчувствие. Она не обольщала себя надеждой, что их опасения выдуманные. И это опасение скоро оправдалось.
Однажды Гривин явился к ней и с порога огорошил:
– У меня сейчас был Литвиненко, справлялся о моем здоровье. Я пригласил его выпить коньяку в кабинете. Там он принялся рассматривать книги и всякие безделицы и, представь, углядел среди прочего медальон, оставшийся мне от покойной мамаши.
Маргарита помнила эту милую вещицу. Медальон раскрывался, внутри его находилось миниатюрное изображение маленького Мити. Этот медальон мать Гривина до самой смерти носила на шее. Гривин дорожил им как памятью о покойной родительнице, но открывал редко и хранил рядом с ее портретом.
– Но что страшного в том, что он посмотрел на медальон?
– Не на медальон, а внутрь его! Он открыл медальон и спросил меня, кто тут изображен. Я ответил ему. Он страшно удивился, заметив, что подумал, будто это портрет Коленьки!
– Коленьки?! – ужаснулась Марго. Она давно не видала портрета, да и вряд ли кто-нибудь из членов семьи проявлял подобное любопытство.
– Однако, видя мое смятение, он тотчас же добавил, что младенцы все на одно лицо, да и что можно ожидать от плохонького изображения в старом медальоне!
– Все это ровным счетом ничего не значит! Доктор не может знать наверняка, если даже… – Марго сбилась и замолчала.
– Если ты даже сама не знаешь, кто отец ребенка, – договорил Дмитрий. Наконец она хотя бы не отрицала саму возможность его отцовства. – Придется мне тоже что-то предпринять против нашего друга- лекаря.
– Но что мы можем сделать? – с тоской спросила Марго.
– Пока не знаю, – покачал головой Гривин.
Он уже было собрался уходить, как вдруг остановился и спросил:
