– Господа! – вмешался в разговор Сергей. – Мне кажется, господа, что в данном случае мы все должны подивиться тем знаниям, которые имеет госпожа Киреева. Просто восхитительно, что такая молодая особа имеет такие глубокие познания в подобных сложных материях!
– Я полагаю, что ни к чему девице рассуждать о вере, как впрочем, и обо всем ином. Надеюсь, сударыня, на уроках с моей дочерью вы не позволяете себе подобных вольных высказываний? Надеюсь, вы не прививаете девочке любви к досужим рассуждениям и заумствованиям? Эдак она у меня станет синим чулком и проспит всех женихов!
– Папа! – обиделась Зина.
– Ефрем Нестерович! – с улыбкой и некоторой долей язвительности заметила Желтовская. – Госпожу Кирееву трудно сравнить с синим чулком!
– А вам, любезная кузина, подобные разговоры – сущий мед! Жаль только, что у вас нет юной девицы, нуждающейся в воспитании, и вам не приходится искать гувернантку! – отрезал Боровицкий.
– Сударь! – тихо и с некоторым нажимом произнесла Розалия Марковна. – До последнего дня ни у вас, ни у Полины Карповны не возникало претензий на мой счет. Смею вас уверить, что я глубоко чту то доверие, которое оказывают мне в этом доме, поручив воспитывать молодую особу. До сего дня я неукоснительно выполняла все ваши пожелания и требования. И, как мне кажется, достигла некоторых успехов. Если вам не угодно видеть меня в вашем доме по причине моей образованности, скажите мне, и я тотчас же оставлю место!
– Ну вот! Вот еще! – Полина Карповна бросила салфетку на стол. Весь её вид говорил, мол, дожили, гувернантка смеет возвышать голос!
– Я совсем не хотел вас обидеть, – в сердцах ответил хозяин дома. – Мы вами довольны и покончим с этим.
Он уткнулся в тарелку. Повисло неловкое молчание. Желтовских принимали как родню и вовсе не стеснялись их. Поэтому иногда семейные ссоры, которые не были в этом доме редкостью, проходили на глазах зрителей.
Александра Матвеевна хотела по обыкновению сказать что-то еще вольнодумное и колкое. Но, открыв рот, она с изумлением увидела, что её сын Сережа украдкой бросил на гувернантку восхищенный и горячий взор. Анатолий же за весь обед не проронил ни слова.
Глава третья
Возвращались домой в двуколке. Желтовская правила сама. Лошадка резво бежала вперед, легкий ветерок приятно холодил разгоряченное лицо и развевал прозрачный шарф на плечах Александры Матвеевны.
– Розалия Марковна прелесть! Прелесть! – говорила она. – Она мне чрезвычайно симпатична! Боровицким несказанно повезло, что у них такая гувернантка. Впрочем, для Зины, наверное, лучше матрос с плеткой. Такая капризная девица! Что толку перед ней знания рассыпать, как бисер перед свиньями, она непроходимо тупа и ленива! А Розалия молодец!
С таким достоинством осадила самого Ефрема! Любопытно, однако, что Анатоль, с его склонностью волочиться за каждой юбкой, еще не попытался приударить за гувернанткой. Это просто удивительно! Было бы забавно, если бы высокомерная гусыня-кузина получила бы невестку-гувернантку!
Желтовская радостно рассмеялась, подстегнула лошадь и обернулась к сыну. Сережа сидел с застывшим лицом. Его глаза смотрели на дорогу, на круп лошади, но не выражали ничего. Мать оторопела. Она никогда не видела у своего мальчика такого странного взгляда. Александра Матвеевна еще хотела что-то добавить, но передумала.
После обеда Боровицкие по давно заведенному в доме обычаю отправились почивать. Зина тоже побежала к себе, завалилась на кровать и принялась читать роман, который она прятала под матрацем от строгих взглядов гувернантки и матери. Гувернантка также удалилась к себе и заперлась изнутри. Проходившая мимо хозяйка слышала, как щелкнул замок в двери.
– Ты нынче, матушка, что-то погорячилась, – пробурчал Ефрем Нестерович, закуривая трубку и устраиваясь поудобней в покойном кресле. – Чего тебя понесло, как молодую кобылу? Чего напустилась на Розалию? И меня, дурака, завела! Вот потребует нынче расчета, что делать-то будем, где опять искать гувернантку для нашего сокровища? Сама знаешь Зинкин норов, а Розалия у нас третья по счету!
– Да уж, я и вправду нынче наговорила лишнего. Это от жары, наверное!
– Так поди к ней да добавь рубль с этого месяца! – Боровицкий сердито повел кустистыми седыми бровями.
– Хорошо, – покорно согласилась жена.
Она уже встала и дошла до двери, но остановилась и произнесла:
– Я знаю, что ты будешь сердиться, но у меня и впрямь нехорошо на сердце. Я словно чую что-то вокруг неё, но понять не могу.
– Глупости! Бабья чепуха! А ежели что и будет, так сама знаешь, взашей со двора, и денег ни копейки. А Толька, коли баловать будет, так я его так розгами угощу, что забудет надолго обо всех амурах! Ступай, дай отдохну от вас всех!
Полина Карповна удрученно пошла к себе. Но, проходя мимо комнаты гувернантки, она не удержалась, подкралась на цыпочках и прислушалась. За дверью стояла мертвая тишина.
Тишина за дверью комнаты Розалии Марковны объяснялась очень просто. Хозяйка отсутствовала. Дождавшись, когда домашние разбредутся на послеобеденный отдых, а гости уедут восвояси, Розалия бесшумно выскользнула из дома и стремительно побежала по узкой тропинке среди высоких елей. Это время было выбрано не случайно. Именно в этот час летом после обеда, в самую жару, можно было безбоязненно скрыться из дома от глаз людских. Легким и быстрым шагом она дошла до условного места, укромной маленькой полянки, скрытой за высоким кустарником. Села на траву и замерла. Вокруг разливалось марево, носились стрекозы, где-то неподалеку шумел водопад. Вскоре раздался легкий свист. Розалия улыбнулась и легонько свистнула в ответ. Тотчас же среди ветвей показалось румяное веселое лицо Анатолия.
– А! Ты опередила меня! Я так и знал – маменька тебя разозлила и ты, наверное, бегом бежала!
