подобных экспериментов на некоторое время превращался в комариный писк. Форма баллона, напоминающая круглую кастрюлю без ручек, вполне могла сойти за горб или другое физическое уродство, прикрытое монашеским платьем.
В отделе электроники Дмитрий задержался надолго. Он медленно ходил вдоль длинных полок, заставленных различными гаджетами, пока, наконец, не остановил свой выбор на любопытном экземпляре компактной мини-студии японского производства. Для нужд хронотуриста она подходила идеально. Основной пульт, не больше стандартного смартфона, был оснащен джойстиком и большим экраном, позволяющим наблюдать картинку, поступающую с одной из шести крохотных камер-сателлитов. Сами камеры записывать не умели, что было их неоспоримым минусом. Запись сигнала происходила только на жесткие диски мини-студии, где информация сохранялась и обрабатывалась по мере поступления. Плюсом камер был универсальный захват, способный закрепить устройство на любой, даже самой гладкой поверхности.
Основной пульт «студии» регулировал четкость и яркость, а также угол поворота и фокусировки камер, после чего тайное наблюдение за троицей становилось чисто техническим занятием, без особого вреда для здоровья.
Последними были подобраны беспроводные динамики, размером не больше апельсина, и небольшой цифровой диктофон с воспроизведением звука высокой четкости. Оба приобретения прекрасно помещались в рукавах сутаны и способны были воспроизводить полный диапазон частот, доступный лишь профессиональному оборудованию концертных площадок. С помощью радиоволн динамики связывались с диктофоном, исключая из цепи лишние провода. Дело оставалось за малым: перенести нужный аудио-файл с флешки в память хитрого устройства.
Для завершения образа святого аббата оставались кое-какие штрихи костюму. Несколько люминесцентных фонариков, замкнутых в круг, Дмитрий аккуратно прикрепил с помощью проволоки к просторному капюшону сутаны, спрятав тонкую проволоку в складках материи. Включаясь разом, они производили эффект таинственного голубого мерцания. Выглядеть это должно было эффектно, особенно если учесть, что проекции будут отображаться в темном недостроенном зале будущего собора в тихий предрассветный час.
Превратившись в средневекового горбуна, Дмитрий в последний раз проверил работоспособность всего оборудования, убедился в надлежащем давлении в баллонах, а также в надежности креплений камер и, сделав оружейнику ручкой, бодро зашагал по коридору. Для пущей достоверности он заранее основательно высветил волосы, чтобы походить на убеленного сединами человека, и добавил гримом морщин на лбу и в уголках глаз. Образ получился изумительный. Изменил также походку и жесты. Поступь стала неторопливой и степенной, взгляд суровым и задумчивым, а на лицо легла печать важности и благости. Старец, святой, сошедший с небес на грешную землю. Любой верующий повелся бы на эту уловку с легкостью.
Оглядев себя в зеркале с ног до головы и оставшись довольным увиденным, Дмитрий поспешил в залу отправки. На площадке его уже поджидал Сухой, держа в руках поднос с капсулой-слезой.
– Готовы, господин Прокопенко?
– Всегда готов. Давайте свою таблетку.
Отправив кристалл в рот, Дмитрий поспешил к прозрачному куполу хроноплощадки и, протиснувшись под колпак, скорчился в три погибели.
Склонившись над пультом и наблюдая за бешеной пляской кривых, ученые двигали рычаги и нажимали кнопки, а табло, отсчитывающее время до старта, неумолимо вырывало из реальности секунду за секундой.
– Три, два, один…
Знакомые всполохи начали покрывать тело Дмитрия, стремясь спеленать и скрыть его от этого мира. Процесс отделения физического объекта от временной привязки происходил на удивление эффектно. Играя белым и голубым, крохотные электронные создания носились под куполом, слепо ударяясь в прозрачный пластик. Пахло озоном, будто после дождя. Свет от ярких вспышек стал вдруг меркнуть, и через секунду Дмитрий вновь оказался на старой разбитой дороге.
До восхода солнца оставалось еще несколько часов, так что дорога была пустынна и тиха. С берега дул пронизывающий холодный ветер, принося запах застоявшейся тины. Крики птиц, пока еще не утихомирившихся после ночной охоты, разрывали тишину, стоявшую в прибрежной деревушке. Жители предместья Парижа, очнувшись от сна, готовились к тяжкому трудовому дню.
Время для путешествия было самое подходящее. Приподняв полы рясы, чтобы не мешали, Прокопенко потуже затянул клапан сумки и вприпрыжку побежал в сторону пирса.
Братья Руси, унаследовав от отца маленькую гончарную мастерскую, на данном поприще славы не сыскали. Как ни старались близнецы Оскар и Фабрис, а мастерства покойного батюшки, изящества линий и красоты рисунка достичь не удавалось. Постепенно и сам бизнес сошел на нет. Мастерская, державшаяся какое-то время на плаву только из-за славы покойного хозяина, потонула в океане однотипных глиняных сосудов.
Волей неволей семейный бизнес пришлось продавать. Жалкие гроши, выложенные конкурентами за мастерскую, позволили братьям как-то существовать почти полгода, а затем подоспела и новая работа.
Парижский епископ Морис де Сюлли организовал бурное строительство, отдавая своему новому проекту все силы и средства. Перебравшись на остров Сите, оба Руси нанялись штукатурами и теперь ни свет, ни заря размазывали раствор по щербатым стенам, чтобы успеть к приезду главного проверяющего.
– Что за спешка, Оскар? – Фабрис, непрестанно зевая, сидел на холодном каменном полу и вялыми сонными движениями размешивал раствор в деревянном корыте. – Неужели эта чертова работенка не могла подождать до рассвета?
– С ума ты сошел, идиот? – Руси был старше брата ровно на по часа и потому считал должным критиковать все его поступки и решения. Зло глянув на сонного брата и зачерпнув новую порцию раствора, он с ожесточением принялся втирать его в щели между камнями. – Сегодня на стройку прибудет сам епископ и лично проверит всю проделанную работу. У нас же с тобой дел – поле непаханое. Отделка правой стены только начинается, швы в нефах не затерты. Не собор получается, а решето.
Вчера еще этот паникер Жильбер прибегал и тряс чертежами, кричал что оттяпает рабочим руки, если де Сюлли сделает хоть одно замечание.
– Пусть только попробует. – Вытащив палку из корыта, младший Росси, встав, потащил его к стене. – Я ему так отрублю, век меня помнить будет.
– И то верно, – усмехнулся Оскар. – Но замечаний лучше не получать. Жалование-то скоро, а у меня на выходные большие планы.
– И насколько же они большие? – справившись, наконец, с корытом, Фабрис опустил его на каменный пол и расплылся в щербатой улыбке. – Уж не распространяются ли они на крошку Вирджини, дочку старика Барриля?
– Не твое дело, идиот! – негодующе воскликнул старший Руси. – Может, мне теперь перед тобой о своей личной жизни отчитываться?
– Да я же не просто так, – обиделся добряк Фабрис. – Я же предупредить. Больно уж у старика нрав суров. Дочку свою блюдет пуще зеницы ока. Третьего дня за ней пытался ухлестывать один, так он подкараулил его в комнате дочери, да и спихнул с подоконника, а после еще квартала три вилами гнал.
– Вилами гнал, помню. – Оскар болезненно сморщился, трогая перевязанный бок.
– Так это ты был? – Фабрис хлопнул себя по коленям и расхохотался. – А я-то думал, чего трактирщик третий день на меня косо поглядывает? Мы же с тобой на рожу похожи как две капли воды.
– Хорош зубы скалить, – окрысился старший Руси. – Работай, давай. До начала смены нам эту стенку надо, кровь из носа, затереть, да вон тот проем заложить.
– Как знаешь, – подхватив мастерок, Фабрис встал рядом с братом и с рвением принялся за работу.
Некоторое время ночную тишину нарушало только сопение братьев и скрежет инструмента по камню, как вдруг…
– Оскар, – Фабрис застыл на месте и насторожился.
– Что тебе? – Оскар продолжал монотонно затирать швы между большими черными булыжниками.
– Ничего не слышишь?
– Тебя слышу, – огрызнулся старший. – Еще слышу, что не работаешь ни хрена, а больше вроде и
