ничего.
– Да подожди ты. – Отойдя от стены, Фабрис поднял палец и приложил его к губам, призывая к тишине. – Слушай, брат, будто музыка.
Оскар перестал тереть стену и, отойдя, тоже напряг слух. И действительно, тихая торжественная музыка звучала в стенах недостроенного собора. Пробирая до глубины души, она лилась из каждого уголка, просачивалась сквозь камни и падала первыми каплями дождя в прорехи недостроенной крыши.
Постепенно, неторопливо и величественно темп и громкость музыки начали нарастать. Сначала вступил орган, потом трубы, громкие, пронзительные и победоносные, а затем к общей симфонии звуков присоединился звук и вовсе странный – будто десять дудочек в ряд, перевирая и коверкая мелодию, старались попасть в такт общей темы.
– Господи Иисусе, – Фабрис перекрестился и, поспешив к стоящему неподалеку фонарю, поднял его над головой. – Ты слышишь это, брат?
– Слышу, – тоже перекрестился Оскар. Встав в круге неяркого света, он в панике озирался по сторонам. – Что же это, Господи, происходит?
– Ибо грешны! – Слова, пришедшие из ниоткуда, раскатились под сводам собора и как гром ударили в присмиревших и опешивших рабочих. – Преклоните колени, – продолжал громыхать невидимка, – ибо грешны вы не по разумению, а по сути своей.
– Господи, прости, – упав на колени, старший Руси принялся истово креститься, поминутно доставая из-за пазухи крестик и впиваясь в него губами. – Фабрис, – плачущим голосом позвал он младшего брата, – молись, конец нам, видать пришел за все наши прегрешения.
– Покайтесь! – вновь взревел голос, и братья, уже готовые признаваться во всех смертных греха, замерли и обомлели.
На пороге собора стоял старик-монах. Фигуру незнакомца обезображивал уродливый горб на спине, на плече висела большая холщовая сумка, а свет, струившийся над его головой, образовывал некое подобие нимба.
– Иисус, – прошептал Оскар склонившемуся рядом с ним брату.
Тот на секунду оторвал взгляд от пола и, вновь бухнувшись на колени, отрицательно затряс головой.
– Нет, Оскар, – ответил Фабрис, потея и бледнея одновременно, – Иисус горбатым не был. Единственный святой с горбом это не иначе как сам святой Аббон.
– Что же он тут забыл? – вновь прошептал старший Руси и тут же получил ответ.
Произнося слова, стоящий у порога святой даже не размыкал губ.
– Слушайте меня, грешники, – делая страшные глаза и поблескивая нимбом, начал горбун-аббат. – Человечество вновь погрязло в грехе и разврате, и отец наш небесный спустил меня на землю, дабы я своим поступком вразумил несчастных. Вы же избраны стать священным инструментом.
– Слыхал? – радостно прошептал Фабрис. – Мы священный инструмент.
– Иди ты, – глупо заулыбался Оскар.
– Слушайте же меня, грешники! – Трубы торжественно взвыли, возвестив не то конец света, не то начало утренней смены. – Сейчас я замурую себя в стене. Вы же, после того как поможете мне, выйдите на свет и пойдете к реке. Там, в зеленой лодке, стоящей в камышах, вы найдете мешок с ливрами. Потратьте их с толком и более тут не появляйтесь.
С этим словами святой Аббон подхватил подол и довольно резво для старца пробежался по кругу, а затем поспешил к дыре в стене. Забравшись туда, он помигал нимбом и погрозил братьям кулаком, окончательно убедив их в значительности происходящего.
Так вдохновенно братья Руси не работали еще никогда. Ровно отесанные камни ложились на удивление ровно, а раствор не растекался, как обычно. Лучась глупыми улыбками, Фабрис и Оскар быстро и аккуратно заделывали дыру, покуда свет нимба не потух, а музыка, издав последние аккорды, не убралась к своим хозяевам на небеса.
Встав около стены на колени, рабочие несколько раз перекрестились, а затем, вскочив на ноги, пустились из храма наутек. Больше их на острове никто не видел.
Дождавшись, когда последний камень встал на место, Дмитрий снял с капюшона фонарики и, положив их на пол, уселся на тюк с сеном, который по рассеянности забыл кто-то из дневной смены. Он вытащил из сумки маску и, надев её на лицо, открутил маленький вентиль на одном из баллонов. Хлынувший по трубкам кислород показался Прокопенко слаще самого лучшего и дорогого вина. Освоившись в замкнутом пространстве, лжесвятой снял с плеча сумку, извлек оттуда базу и принялся настраивать резкость камер.
Задумка сработала как нельзя лучше. Сначала Дмитрий сомневался в правильности перевода профессора, но, увидев, как французы, в припадке священного страха, бросились закладывать стену, только покачал головой. Еще несколько минут у авантюриста ушло на настройку оптики и прицеливание электроники, после чего он вытащил из сумки книжку и, нацепив фонарики на голову, с интересом углубился в чтение.
Сопровождавшие Мориса де Сюлли гильдийцы отлично знали свою работу, а сам епископ, стараясь доказать лояльность хозяину, не скупился на золото и привилегии. Сегодня черные плащи отработали мастерски. Доставив епископа на площадь, они мгновенно разогнали толпу и, выстроившись линией, смиренно ждали появления нанимателя. Распахнув дверцу экипажа, Морис поправил дорожный плащ и, выйдя на свежий воздух, придирчивым взглядом окинул строение. Проект был изумительный. Тонкий, стремящийся к небесам и в тоже время мрачный и торжественный, собор должен был вызывать у прихожан, по меньшей мере, трепет.
Удовлетворенно кивнув, де Сюлли махнул телохранителям и бодрой походкой направился внутрь собора, где его уже поджидал старший рабочей смены Жильбер, комкая шапку в руках.
– Ваше Преосвященство, – начал бригадир, едва сапог Мориса ступил под недостроенные своды, – все идет по плану. Строительство продвигается быстрыми темпами.
– А что со стеной? – де Сюлли брезгливо сморщился и указал на ту самую стенку, где до этого в ночи трудились оба брата Руси.
– Да вот подсобники мои, штукатуры… – побледнев, залепетал Жильбер. – Нигде найти их не могу. Но вы, Ваше Преосвященство, не извольте волноваться. Чистовые отделочные работы вот-вот начнутся, сильно опережая график.
– Ладно, – смилостивился парижский епископ. – Радуйся что у меня сегодня настроение хорошее, а теперь ступай. Я хочу помолиться в одиночестве, а вы, парни, – кивок в сторону замерших кожаных плащей, – выведите его вон.
Охранники, подхватив Жильбера под руки, вывели его из собора.
Крики, донесшиеся с улицы, заставили охрану насторожиться.
– Проверьте, – вяло кивнул де Сюлли, и пара кожаных плащей отправились разбираться, в чем дело. Минут через десять старший, отряхивая пыль с плаща, отрапортовал о падении камня и нерадивых такелажниках.
– Лопнул канат, Ваше Преосвященство, – пояснил он. – Попался бракованный. Никто не пострадал.
– Ну и слава Богу, – епископ перекрестился и прислушался к звукам, доносившимся с площади. Цокот копыт и низкий грубый окрик германцев оповестил его о прибытии короля Фридриха, второго члена священного сговора.
«Этот чертов упрямец наверняка полезет в бутылку», подумал Морис, наблюдая как в центральный портал, гремя доспехами и оружием, торжественно входят закованные в броню германские кавалеристы.
Отложив книгу, Дмитрий схватил лежавшую на полу базу и впился взглядом в маленький, светящийся в темноте экранчик. Гремя доспехами и сверкая обнаженными клинками, гвардейцы германца вот-вот должны были сцепиться с гильдийцами француза. Драке, разумеется, состояться было не суждено. Морис в очередной раз встал между спорщиками и толкнул краткую, но убедительную речь, после чего волнение угасло в зародыше.
Наконец на пороге появился третий и последний участник таинства. Зло сверкнув глазами, он желчным взглядом окинул стоящего в отдалении рыжебородого и в окружении монахов проследовал на середину
