— Я? Из Чарджоу, — ответил парень, стаскивая с него китель.
— Так какой же ты земляк? — удивился Митя.
— А мы тут все земляки, братья, и должны помогать друг другу. Разве не так, мой дорогой чижик?
— Так, конечно, — ответил Митя, сглатывая слюну. Он разглядел в темноте незнакомые ухмыляющиеся лица, и ему стало страшно.
— Ну а раз так — снимай брюки, — сказал лысый.
Узбек, который привел его сюда, видимо, каптерщик, кинул взамен старую залатанную «хэбэшку», пахнущую бензином.
— Носи на здоровье!
Пока он натягивал на себя форму, к нему опять подошел лысый и протянул трубку, от которой исходил острый сладковатый запах.
— На, затянись ради дружбы.
— Я не курю, — попытался отказаться Митя.
— Давай, давай, не отказывайся, — сказал лысый, вкладывая ему в руку трубку.
Митя затянулся. Что-то острое разодрало горло, и он закашлялся. Раздался смех. Лысый забрал у него трубку и отдал кому-то в темноту.
— Сейчас сходишь на «пэхэдэ» за чаем и будешь свободен.
Митя увидел протянутые ему котелки. Он вспомнил, как его учили не позволять себя припахивать, а то, если один раз позволишь, всю службу потом будешь шуршать как пчелка, лучше один раз получить по морде, чем тащить службу за других, и Митя решительно мотнул головой: «Нет!» Острая боль прошла через нос, а спиной он почувствовал впивающееся дерево, — отлетая, Митя ударился о торчащие концы досок. Он быстро поднялся, вытирая ладонью кровь.
— Бегом за чаем! — скомандовал лысый, протягивая котелки.
И Митя побежал. Полевую кухню среди палаток он отыскал быстро и, откинув дрожащими руками крышку котла, начерпал полные котелки светло-желтой прозрачной жидкости.
Когда он вернулся в палатку, голова раскалывалась от боли, а к горлу подступала тошнота. На одной из кроватей сидел голый по пояс, черный от загара парень и курил, напротив него сидели Вовка с Кадниковым и что-то рассказывали. При его появлении они замолчали.
— Иди сюда, — поманил его пальцем парень. Он увидел разбитый нос и усмехнулся; — Что, уже схлопотал, сержант? А ты скажи, кто в этом виноват? Тебя любой поманит, а ты и пойдешь, как телок на веревочке. Горов! — крикнул парень.
Полог откинулся, и вошел Горов с сапожной щеткой в руке.
— Ты почему позволил с молодых парадки снять?
— Ты что, Фергана! Я их и оставил-то всего на секунду. Вернулся, а этого уже нет, — кивнул он на Митю.
— На секунду! — заворчал Фергана. — Чтоб впредь глаз не спускал! А теперь, молодежь, слушайте сюда, — он стряхнул пепел прямо на сияющий пол. — На чужих не работать. Выполнять приказы только своих. Если кто-то захочет вас припахать, пусть обращается ко мне. Так и говорите: «Обращайтесь к Фергане», а я посмотрю, давать или не давать. Если увижу, что пашете на чужих, морду набью!
Фергана взглянул на Митю:
— Скидывай поскорей эту рвань, пока вши на тебя не переползли. У тебя форма есть?
— Есть в вещмешке, новая.
— Вот и хорошо, а ботинки мы вам подберем, а то в сапогах все ноги испарите.
Фергана откинулся на подушку, показывая, что разговор окончен.
Горов отозвал их в дальний угол палатки и шепотом сообщил, что через полчаса они идут на заготовку обеда, а пока свободны.
Эти полчаса они просидели на краешке кровати, уставившись в вешалку с шинелями. Выходить из палатки никому не хотелось. В ней, охраняемые могучим храпом спящего Ферганы, они чувствовали себя в безопасности.
Столовая была огромной гофрированной крышей, положенной прямо на землю. В ней плавал зной, смешиваясь с запахами разносимого борща и каши; голоса гулко двоились, отражаясь от раскаленных скатов.
Сержанты получили на раздаче суп, кашу, компот, две буханки хлеба и, усевшись на скамью, стали ждать.
— Почему всего так мало? — поинтересовался Митя. — У нас во взводе человек тридцать, а получили мы на десятерых.
— А остальные поедят огурцов с грядок да сухпай, — ответил Горов, обливаясь потом от горячего компота. — Мужики ушли в сопровождение на Гардез и приедут только к ужину, а остальные сейчас будут, они что-то там бетонируют, на спортгородке. Кстати, после обеда пойдете вместе с ними.
В столовой слышалась ругань, металлический звон посуды, воздух загустел и стал липким, отчего Митя все чаще широко открывал рот, как рыба, выброшенная на берег. В бачок с компотом уже упало несколько капель пота, хотя он ежесекундно утирал рукавом лоб.
Минут через двадцать столовая опустела, и остались только чижики, которых наряд по столовой заставил убирать со столов.
Горов посмотрел на часы:
— Хватит ждать, забирайте баки и бегом в палатку, накормите Фергану так, чтобы он встать не мог, потом один остается мыть посуду, а двое чешут на спортгородок месить бетон. Все ясно?
— Угу, — промычал Вовка, дожевывая кусок белого хлеба. В учебке он всегда страдал от голода и вечно набивал карманы оставшимися на столах кусками. Однажды его за этим занятием поймал сержант и, взяв у хлебореза буханку черного хлеба, заставил перед строем ее есть. Вовка осилил только треть буханки, но и после этого ему было очень плохо.
Горов достал Вовку носком ботинка, но больше трогать не стал, сказал только:
— Чему вас только в учебке учили. Вечером будем тренироваться, а сейчас — баки в руки и бегом в палатку.
Метров сто они действительно бежали, потом пошли, тяжело дыша. Кадчиков матерился и говорил, что негоже ему, сержанту, бегать по приказу младшего и что он-то думал, здесь нет дедовщины, а ее здесь — нахлебаешься досыта, пока прослужишь год.
Вовка подзадоривал Кадчикова, что неплохо, мол, намекнуть Горову, что он не прав, и приказать по праву старшинства что-нибудь издевательское, например, после отбоя пятки почесать или стишок почитать.
Митя почти не слышал их. После столовой ветерок, обвевающий лицо, казался приятно прохладным. Он думал о том, что у него кончились конверты, нужно будет где-то доставать и придется врать матери о том, куда попал, а иначе она побежит по военкоматам, по приемным выручать сыночка и многого там наговорит и ему будет стыдно; что Горов и Фергана совсем неплохие ребята, если бы все были такими и не давали их в обиду «чужим».
На плацу крутился, перебегал с места на место завинченный спиралью пыльный столб.
Около палатки Вовка остановился и достал из кармана спичечный коробок:
— Мыть посуду никто не хочет, поэтому давайте по справедливости, кто тянет короткую, тот и моет.
Короткая досталась Кадчикову. Митя обрадовался, что не останется в палатке один, хотя знал, что со спичками Вовка схитрил, он всегда оставлял себе ту спичку, которую хотел.
По дороге к спортгородку Вовка с Митей выкурили по сигарете, напились тепловатой воды из умывальника, посидели на горе в тени чахлого деревца. Торопиться они отвыкли еще в учебке, уяснив однажды, что чем больше работаешь и суетишься, тем больше на тебе ездят.
Со склона им хорошо было видно, как на спортгородке копошатся пять черненьких фигурок:
