взводными чижиками, но и над больными.
— Коля, начальник приказал побрызгать в столовой и в палаточном. Дай мне одного человечка в помощь, а с меня — бакшиш, — сержант оттопырил большой палец и мизинец, показывая, какой с него бакшиш.
— Я тебе новенького дам — по морде видно, что заложник, всех продаст. Пусть работает.
Он толкнул Митю:
— Сделаешь полезное дело для полка: проведешь дезинфекцию.
Сержант пристально посмотрел на Митю:
— Ишь, губастый какой! — И закричал: — Чего телишься? Прыгай в кузов!
Митя заскочил в кузов. К переднему борту резиновыми ремнями были привязаны открытые баллоны с вонючей жидкостью. В один из баллонов был вкручен длинный шланг с распылителем.
Машина дернулась, выплеснув жидкость из баллонов, и Митя запрыгал на дорожных ухабах, пытаясь ногой поймать слетевший тапочек.
Сердце судорожно забилось — они ехали прямо к столовой.
Около входа в зал машина остановилась, и сержант приказал разматывать шланг и спрыгивать.
В темном зале верхом на скамейках сидели Горов, Шафаров, Кабалов, Барановский и играли в карты.
— Кто к нам приехал! — Кабалов развел руками, увидев Митю. — Проходите, пожалуйста, чмо.
Из распылителя фыркнуло, и веер брызг прошел над столами. Он решил не обращать на них внимания и делать свое дело как ни в чем не бывало.
— Взводный обещал тебе губу за то, что ты смылся с наряда, — сказал Горов, не отрываясь от карт.
— Я заболел, — Митя старался на них не смотреть.
— Твое счастье, что заболел. А мог бы и предупредить.
— Это чмо всегда болеет, когда нужно работать, — вставил Шафаров.
«Они ничего не знают», — понял Митя. Он заторопился, решив почему-то, что именно сейчас, пока он поливает столы, в зал забежит кто-нибудь из взвода и скажет, что он заложил Шафарова замполиту.
Старики больше не обращали на него внимания. Он обрызгал зал и убрался из столовой, вытянув за собой шланг. В машине он вздохнул посвободней.
Не успел Митя доесть кашу, как вошел Коля. «Шеломов, ты все еще здесь! — заехал ребром ладони по шее. — Бегом в баню Хорьку помогать!»
Митя бежал до бани, шлепая по мягкой пыли, и злился.
Хорек был неразговорчив, на все вопросы отвечал односложно: да — нет. Митя узнал только, что он эстонец, зовут Айном и прослужил всего четыре месяца.
Айн остервенело шоркал застиранные простыни, сыпал в таз очень много стирального порошка и постоянно чихал. Митя посмотрел на него, разделся до трусов, налил в таз воды погорячее и погрузил туда скомканные наволочки. Надрываться он не собирался. Вечером к белью никто особо приглядываться не будет, а потом он свернет его грязью вовнутрь, да и гладить скорей всего придется самому. «Айн еще службы не понял. Ну, ничего, когда сотрет до крови костяшки, сразу поймет».
Благодаря Мите они не только успели с бельем к ужину, но и попарились в бане. Было очень жарко, и Митя сомлел с непривычки. Кожа на ладонях полопалась, и он долго с удивлением рассматривал свои облезшие младенческого цвета руки (со дня приезда сюда он впервые попал в баню).
Усталость навалилась на него, и он не стал сопротивляться ни ей, ни сну, который отрезал острым ножом темноты нервы мира, как только ой коснулся головой подушки.
— Исхаков! Исхаков! — голос начальника санчасти приблизился к дверям палаты.
— Товарищ капитан, я уже давно на ногах, больных пожалел будить, — Коля затопал ботинками по коридору.
«Как же, пожалел ты больных! Сам проспал, а теперь оправдывается, хитрая морда». Митя отогнул с глаз простыню и уставился в потолок, по которому ползала одинокая лиловая муха. Он ждал.
Скрипнула дверь, и тотчас же затряслись спинки кроватей: «Санчасть, подъем, санчасть, быстро, быстро!»
В коридоре Митя столкнулся с капитаном. Начальник уставился на него и долго не отпускал своим взглядом, а потом спросил:
— Шеломов, тебе губу обрабатывали? — Митя покачал головой. — А чем ты вообще вчера занимался? — во взгляде капитана появился нехороший огонек.
— Дезинфицировали столовую и городок с сержантом, потом стирали белье.
— Фельдшер! — закричал капитан. — Каптер! Ко мне оба!
Они появились мгновенно. Коле пришлось на ходу глотать бутерброд с сыром, при этом он подавился, и Митя про себя злорадно усмехнулся.
— Почему не обработана рана? — Капитан забрызгал фельдшера слюной, и тот отступил на шаг, придавая лицу испуганное выражение.
— Он ко мне не подходил, да я и не знал, что к нам поступил больной.
— А кто должен знать? — Капитан повернулся к Коле. — Почему ты заставил больного работать весь день?
— Я его не заставлял. Он сам попросился, — глядя капитану в глаза, сказал Коля.
«Попробуй скажи, что это не так, житья не будет», — с горечью подумал Митя и на вопросительный взгляд капитана кивнул.
— Все равно, после обеда больные должны спать, — капитан успокоился и теперь говорил тихо.
Он отпустил фельдшера и Колю, взяв Митю под локоть, повел по коридору:
— Я тебе дам ключи, возьмешь с собой еще одного, и идите прибирайтесь в нашей комнате, чтобы до обеда никто тебя здесь не видел.
Капитан протянул ключи, и Митя опустил их в глубокий карман пижамы.
Он зашел в перевязочную. Фельдшер, конечно, отыгрался на нем за свой страх — так прижег губу, что Митя чуть не заорал. Он вышел из перевязочной с ног до головы вымазанный зеленкой, но настроение у него от этого не испортилось. В кармане ласково бренчали ключи от офицерской комнаты.
Он заглянул в палату, поискал глазами Айна, но не нашел и позвал первого, кто попался на глаза — длинного нескладного парня с втянутыми скулами, похожего на ходячий скелет.
— Эй, дистрофик!
Парень с готовностью соскочил с кровати.
— Пойдем у офицеров убираться.
По улыбке, расплывшейся на лице парня, было видно, что он готов убираться у офицеров хоть круглые сутки.
По дороге в офицерский модуль они познакомились. Парня звали Генкой, родом он был из Белоруссии и немало хлебнул в разведке за те два месяца, что он здесь. Старики не давали времени даже поесть, и ему приходилось довольствоваться куском черного хлеба; да еще каждый день реализация разведданных — каждую минуту могут убить, и тоже не особенно разъешься. Вот он и потерял пятнадцать килограммов, а в санчасть попал из-за болей в сердце. Начальник обещал свозить в дивизию, снять кардиограмму, но пока что не вез.
Генка уже однажды убирался у офицеров и поэтому знал, что к чему. Они стряхнули замызганную пятнистую скатерть на ковер, потом прошлись по нему мокрыми вениками, вытряхнули коробки с мусором, и на этом уборка закончилась.
Митя закрыл дверь, а Генка нырнул под кровать и вылез оттуда с пачкой печенья. Еще раньше, на полке у двери, Митя заметил начатую банку сгущенки. Он осторожно отогнул пальцем крышку, и они, давясь от жадности, стали есть печенье, макая его в сгущенку.
Митя заметил, что Генка запихивает в рот по два-три печенья, пока он успевает съесть одно. Ему
